А. Разумовский: Ночной император
Шрифт:
А по всем необъятным связям дворца, соединенным запутанными переходами, — дым да дымище! Печки никто не досматривал, все отсырело, глина пластами отваливалась, а изразцы были только в главных залах. В спальнях посередь перегородок были притянуты одна к другой, при общей трубе, так называемые голландки; печи большие, пузатые, Бог весть когда завезенные в Россию. При хорошей кладке да при хорошей топке грели они жарко — но кто их клал и кто топил?.. К приезду императрицы наскоро просушили, затопили-задымили… без тепла, но глаза выедает дымом. Хоть ругай, хоть ругайся!
Граф Алексей Разумовский, на правах первого камергера, испробовал и то и другое; страху навел, а толку не добился. Да и графское ли это дело — печами заниматься? Он ушел в дальний флигель, чтоб с офицерами лейб-кампании метнуть банк, да там и заночевал, Посетовав, какой в его покоях дымище. Был он все-таки поручиком лейб-кампании, при капитане-государыне; ему в офицерских спальнях отвели славную комнату. Да после славного же и застолья сном заснул молодецким.
Пробуждение было ужасное. Показалось, что повторяется история, случившаяся в Гостилицах. Опять стреляли, опять бегали в потемках люди, не поймешь, где офицеры, где слуги. Трещало дерево, грохотали, обваливаясь, печи. Крики неслись:
— Государыня? Где государыня?!
Еще плохо понимая, что происходит, Алексей выскочил во двор… и с темноты своей спальни ослеп от яркого, всепожирающего света. Головинский дворец горел, захватывая попутно все прилегающие флигеля и пристройки.
Он сам обратился в крик:
— Государыня?!
Пробегавший мимо солдат на ходу ответил:
— Государыню уже вывели, ваша светлость.
Не зря же показалось, что повторяется сумасшедшее пробуждение в Гостилицах. Суетились люди, кое-как, а то и вовсе неодетые. Скакали лошади с пожарными бочками. Кружили вокруг главного дворца солдаты с длинными баграми, тыкали ими в огонь, и казалось, что они штурмуют какую-то турецкую крепость. Пронзительно бил барабан. В дальних углах Головинской усадьбы палили из ружей — ошалели, наверно, караульные.
«Но в Гостилицах было лучше — пушки били», — ехидно возревновал Алексей, направляясь к толпе людей, где, видимо, и была Елизавета.
Как бы возражая ему, бабахнула и пушка с головинского нагорья. Надо полагать, предупреждающая москвичей, прежде всего Немецкую слободу, о пожаре, который по крышам деревянных строений мог пойти и далее.
Он уже собрался разыскивать Елизавету, но тут, весело подпрыгивая, набежал на него великий князь.
— Каково, граф? — закричал он. — Эй, кресла! Самое время выпить.
— Да уж куда как своевременно… Но не сердитесь ли вы на меня, ваше императорское высочество?
— За что, граф?
— Мало ли, случаются казусы…
— Э, казусы! Могут ли они сравниться с мужской дружбой?
Он играл роль взрослого, серьезного князя, наследника к тому ж. До мелочей ли, когда такое великолепное зрелище!
— Нечасто такое увидишь, граф.
— К сожалению, частенько… Дворцы хороши, да горят, как дрова. О, уже и крыши валятся!
Да, с треском валились крыши, крытые осиновыми строгаными досками, осеребренными от дождей и солнца. Сейчас все это серебро частью с грохотом рушилось вниз, а частью, подхваченное горячим ветром, неслось смертельными стрелами в темноту и там зажигало очередные постройки.
— Пожалуй, и мое все сгорит, — легкомысленно спохватился Разумовский.
— Пожалуй, и мое, — восторженно захохотал великий князь.
Из его флигеля тащили комоды, столы, диваны, нашлись, конечно, и кресла. Флигель-то загорелся не сразу, успели.
Они уселись в самой близи пожарища на вытащенных из огня креслах и занялись своим веселым делом. Великий князь знай гонял слуг за вином. Он и слугам наливал с самым довольным видом. Подошла было Екатерина, поеживаясь от ночной сырости.
— Может, подсядем поближе к огню, ваше императорское высочество? — вскочил с бокалом в руках шебутной муженек. — Эй, еще кресло!
Кресло притащили, но Екатерина отказалась пировать вблизи пожарища. Она даже попрекнула:
— Как вы можете?.. Граф, а ваши-то вещи?
Как раз тащили сундуки самого Разумовского, — он ведь не ночевал в своих покоях, — катили бочонки с венгерским. Под крики солдат, рушивших горящие слоения, великий князь рассказывал, как все это случилось. Ко всяким таким происшествиям он был очень любопытен, раньше Разумовского все узнал. Оказывается, пожар начался в главной зале дворца, где уже никого не было, пьяненький люд разошелся по спальням. Истопники топили печи к следующему дню, да перепились царскими остатками с большого стола, возле печей же и свалились. А печи расхристаны, дрова посованы кое-как, вывалились головни. Кругом дерево, ковры, занавеси, и пошло полыхать. Очнувшиеся горе-истопники не стали поднимать тревогу, сами стали тушить. Как же, потушишь! Дым пополз по коридорам дворца. Стоявший у дверей главной залы конногвардеец не посмел сойти с места, так и задыхался в дыму. Он кричал — его никто не слышал; офицеры ведь, с которыми был и Разумовский, только что покончили пирушку, пребывали в блаженном сне. А кто и видел дым, так думал: «Эка невидаль! Всегда дымит».
Но только ли дым? Уже открытый огонь перекинулся из пылавшей, залы в сторону караульного конногвардейца. Нарушая устав, он все-таки добежал до окна, разбил стекло и выстрелил. Слава Богу, ему выстрелами же и ответили — ведь пламя пожарища уже широко разливалось. Тогда-то и пушка бабахнула…
— Ваше императорское высочество, я иду искать государыню.
— Поищите, граф, поищите, — позевывая, откликнулся великий князь, хотя и сюда заносило крики:
— Государыня где?!
Елизавету давно вывели из горящего дворца и усадили в кресло, которое тоже из огня же и вытащили. На ее плечах был накинут суконный военный плащ. Одна из главных чесальщиц, Елизавета Шувалова, кутала золотокудрую голову, особенно яркую при таком близком огне, своей собственной шалью.
Пробившись сквозь толпу офицеров, которым тут совершенно нечего было делать, Алексей опустился перед креслом на колени и спросил без всяких титулов:
— Озябла?
И она тем же тоном:
— Да нет, ничего, вот греемся.
Огонь своим жаром доставал даже сюда, на сотню сажен. К добру ли, нет ли, ни дождя, ни снега не было. Напрасна солдаты и многочисленная челядь черпали из бочек воду и плескали в огонь — даже малые капли не доставали, потому что близко было не подойти. А длиннющие багры!.. Легче было копьями исколоть турецкую крепость, чем поразить такой огнище. Он захватил уже и ближайшие постройки.
Вовсю горел и наспех пристроенный для малого двора особый флигель — там тоже кучкой толпились люди и тоже тащили из огня какие-то пожитки. Визжали собаки: наследник всегда таскал их за собой, не минуя и спальню. Едва ли он огорчился бы, случись беда с тетушкой, а вот с любимой борзой…
Елизавета посмотрела в ту сторону и по радостному визгу собак поняла, что наследник жив и здоров. Да он и сам, покинув кресло, прыгал от какой-то дурной радости возле горевшего своего малого двора…
— Все в руце Божьей, — покачала головой, смахивая шаль, Елизавета. — Чего ты меня как бабку кутаешь? — уже Лизку Шувалову ругнула.