А. з.
Шрифт:
— Нет больше Хрипатого.
Жила вытаращил глаз:
— Как это нет?
— Застрелился, — ответил Максим.
Бузук нахмурился:
— Не верю.
— Иди сам посмотри. Он лежит на холме в ракитнике.
— А Сява?
— Сяву не видел. Если он жив, то вернётся. Все тропинки ведут сюда.
Бузук тяжело вздохнул:
— А я что говорил? Отсюда ни вверх, ни вниз. Мы давно умерли. Помянем наши грешные души. — Вытащил из-за пазухи фляжку с коньяком. Сделав пару глотков, покосился на Жилу. — Ты, конечно же, не будешь.
Тот забрал фляжку и плеснул коньяк себе
— Ты мне вот что скажи, дружок, — вновь заговорил Бузук. — Теперь-то скрывать уже нечего. Ты знал того пацанёнка?
Максиму не хотелось вести беседы с убийцами и ворами, но чувство долга требовало доиграть свою роль до конца.
— Какого пацанёнка? — переспросил он, прекрасно понимая, что речь идёт об Андрюхе.
— Того, с ружьём.
— Знал.
— Я так и думал. — Бузук с довольным видом поёрзал, усаживаясь удобнее. — Ты сослужил ему плохую службу. Кто такие — приблатнённые? Это сопливые волчата. Они сбиваются в стаи и устраивают беспредел. Они хотят всё и сразу, хотят получить власть и деньги любой ценой. Они не соблюдают наши понятия и традиции, водят шашни с ментами, пляшут под дудку продажных чиновников, расправляются с «авторитетами». Для них воровское дело — обычный бизнес, а не смысл их жизни. У них нет ни чести, ни достоинства. Их слово ничего не стоит. Сегодня дали, завтра забрали. Сегодня поклялись, завтра предали. На приблатнённых из Питера мне глубоко начхать. Их благодарочкой я бы подтёр себе задницу, харкнул от души и отправил обратно.
Максим присмотрелся к Бузуку. На щеках пятнами выступил румянец. Глаза искрятся. Да он пьяный! Ему хватило двух глотков коньяка, чтобы превратиться в хвастливого удальца.
— А ты, получается, старый волк.
Бузук вздёрнул подбородок:
— Я один из немногих вымирающих мамонтов. Когда-нибудь моё имя появится в ментовских учебниках. Может, даже книгу обо мне напишут или фильм снимут.
— Ты гордишься тем, что сделал себе имя на чужом горе?
— Как врач.
Максим свёл брови на переносице:
— В смысле?
— Если бы все вокруг были здоровы, не было бы именитых докторов.
— Они спасают людей. А ты?
— Они сделали себе имя на чужом горе! — распалялся Бузук. — Врачи не лечат людей, а залечивают. То же касается аптекарей. Или как их там называют. Кто делает лекарства?
— Фармацевты, — подсказал Жила.
— Во-о-от! Поройся в учебниках химии, дружок. Сколько в лекарствах вредных… как его… Короче, ты понял. Почитай длиннющие инструкции. Там противопоказаний больше, чем показаний. Короче, лекарства вредны. И вообще, они борются с болезнью, а не с причиной болезни. Следователи, прокуроры, адвокаты — все делают имя на чужом горе. А чем прославились учёные? Кто создал атомную бомбу? Кто изобрёл пластик? Кто придумал интернет? Кто ещё у нас знаменитый? Назови хоть одно имя. Учителя? О хорошем учителе напишут в газете и забудут. О плохом помнят годы. То же касается строителей, пекарей… Всех! Чикатило знает вся страна, а того, кто его поймал, никто не знает. Вот кем ты восхищаешься? С кого берёшь пример? Есть такие?
— Есть, — ответил Максим, краем глаза наблюдая за Жилой. А тот взирал на небо и делал вид,
Максим тоже посмотрел вверх. Окружность из дымки стала ещё шире и теперь походила на крупный по размеру бублик. Что бы это значило?
— И кто же это? — поинтересовался Бузук.
— Андрей Федоров, Олег Васютин, Степан Пилипенко.
— Впервые слышу. И кто о них знает?
Максим пожал плечами:
— Это так важно?
— Ты прав, не важно.
— Я беру с них пример, остальное не твоё дело.
— Наверное, такие же таёжные шныри, как ты.
— Они спасатели. Они отдали свои жизни, спасая людей.
— Эка невидаль! Вот если бы они забрали жизни — их имена прогремели бы на весь мир.
Максим вытер ладонью губы и согнутым локтем заехал Бузуку в лицо.
Он упал навзничь и рассмеялся:
— Так ты спасатель? Я угадал? Наш дружок спасатель!
Жила бросил взгляд на Максима и отвернулся.
Бузук поворочался, насилу сел и сплюнул кровь через губу:
— Хреновый из тебя спасатель.
— Почему?
— Кого ты спас? Хирурга? Гвоздя? Шнобеля? Хрипатого? Или нас с Жилой?
— Неправильный вопрос. Не кого, а от кого.
— А-а-а-а, так ты спасаешь мир от нас, — протянул Бузук. — Вон оно чё. Слыхал, Жила? Я же говорил, что мы все умерли. Будь он живым, бежал бы от нас, только пятки б сверкали. А он побродил, побродил и припёрся. Спрашивается: чего пришёл? Великомученик, значит. В рай метит.
Максим не сдержался и бросил со злостью:
— Хочу посмотреть, как вы сдохнете.
— Не боишься сдохнуть первым? — окрысился Бузук.
— Нет.
Жила вскочил. Повернулся спиной к избе и направил взгляд в глубь леса:
— Что это?
Встревоженный голос приятеля отрезвил Бузука.
— Идёт кто-то?
— Там что-то шумит.
Максим надавил ладонями на уши, пытаясь избавиться от гула. Или это гудит не в ушах? Неужели вертолёт?
Бузук поднялся на ноги:
— Ага, слышу. Что это может быть?
Максим встал рядом с ним. Издалека доносился шипящий звук. Он приближался, нарастал. Это не вертушка.
Жила вскинул руку:
— Смотри!
Кроны деревьев затягивало сизой пеленой.
— 32 ~
— Дым? — взволнованно спросил Бузук, наблюдая, как вдали темнеет небо.
— Или туман, — предположил Жила.
Максим всматривался в просветы крон, но резь в глазах мешала разглядеть, какая напасть приближается к ним.
Бузук шумно втянул в себя воздух:
— Чем-то воняет. Дымом?
Жила опёрся ему на плечо, встал на носки и вытянул шею:
— Огня не видно.
— Конечно не видно! Далеко горит.
— Хорош менжевать. Это туман.
Бузук сморщился, словно его тело пронзила боль. Вдавил кулак в правый бок:
— Слышишь, трещит древесина? Говорю, там лес горит! Помнишь, на железке бензовоз полыхнул?
Треск, шипение и ещё какие-то непонятные хлопающие звуки становились всё громче.
Судорожно соображая, что это может быть, Максим пошёл к избе.
— Куда? — рыкнул Жила.
Максим указал на садовую лестницу: