А.и Б. Стругацкие. Собрание сочинений в 10 томах. Т.10
Шрифт:
Р у м а т а. Вы изволили назвать меня трусом, господин бакалейщик? (Приставляя острие то к лицу, то к груди, то к животу Цупика, теснит его в глубину зальца, пока он не упирается спиной в стойку.)Трусом? Меня? Восемнадцатого барона Румату Эсторского? Где тебе пустить кровь, серый хам? Из брюха, налитого пивом? Из гнилого и подлого твоего сердца? (Приставляет острие к горлу.)Или из твоей гнусной глотки?
Б у д а х. Проси прощения, бакалейщик. Беда будет небольшая, если барон тебя укокошит, но что-то мне стало тебя жалко...
Р у м а т а. Ты, грязная сволочь, ты всю свою жизнь спишь и жрешь с тараканами и прочей нечистью, тебе она не в диковинку, так ты решил, что и люди благородной крови таковы же, как ты?..
Ц у п и к (хрипит).Не надо... Не убивайте, благородный дон... Это я не со зла... от обиды... Простите, благородный дон...
Р у м а т а. Еще раз!
Ц у п и к. Прошу великодушного прощения, благородный дон Румата!
Румата опускает шпагу, зевает.
Р у м а т а. Фу, вспотел... Хозяин, каплю ируканского на стакан воды. Идите, Цупик, и хорошенько подумайте над своим проступком. И пусть это послужит вам уроком... (Пьет воду с вином.)
Цупик, ни на кого не глядя, уходит.
Б у д а х (ему вслед).Это тебе не грамотеям руки крутить...
Р у м а т а. А теперь... Хозяин!
Х о з я и н. Слушаю, благородный дон...
Р у м а т а. Завтракать! (В этот момент в зальце входит Кира.)Вот очень кстати Кира. Ты будешь за хозяйку, не возражаешь? Завтрак ко мне наверх, на двоих... (Глядит на насупившегося Будаха, смеется.)Мы будем завтракать с моим другом, достопочтенным Будахом...
КАРТИНА ВТОРАЯ
По авансцене перед закрытым занавесом идут слева направо Кира и Румата. Идут медленно, не прикасаясь друг к другу.
К и р а. Нет, этого я не смею, дон Румата. Я — простая девушка, я свое место понимаю... А я хочу только сказать, что как вы от нас съехали, мне совсем плохо стало. Брат зверем смотрит, того и гляди — прибьет или еще чего хуже...
P у м а т а. Ты ему скажи, сукиному коту... Ладно, я сам скажу. Но что это он на тебя взъелся?
К и р а. Цупик, командир ихний, с тех пор к нам ни ногой. Брат говорит — из-за меня...
Р у м а т а. Как это?
Пауза.
К и р а. Что здесь непонятного... А Цупик, он говорит, теперь при самом канцлере, при доне Рэбе... А вы теперь в гвардии, дон Румата?
Р у м а т а. В гвардии.
К и р а. При дворе всё, наверное... Дамы там красивые, нарядные...
Р у м а т а. Этого добра там полно. Но ты, Кира, красивее их всех!
К и р а. Это вы просто так говорите... А насчет нарядов — так я, если захочу, тоже могу купить. На рынке один ируканский купец лавку открыл, нарядами торгует, даже заморские есть, сама видела. Давеча ходила... Это знаете где? Вот как по улице Красильщиков на рынок выйдите, так сразу по правой руке она, недалеко от виселиц.
Р у м а т а. Ага...
К и р а. Ага. Шагов сто не доходя, так что мимо них идти не приходится... Я страсть не люблю под виселицами ходить. Там теперь голых вешают, срам смотреть... Раньше, бывало, в одежде или в мешках вешали, да и то один висит, другой... А нынче целыми десятками висят, да не только мужчины, а и женщины... Так я уж стараюсь глаза в землю... А что это одна я все говорю и говорю, дон Румата, а вы все молчите... Конечно, вам наверное скучно со мной, да?
Р у м а т а. Нет, что ты, девочка, я слушаю...
К и р а. Ну да, слушаете... А сами о другом чем-то думаете. Я же вижу...
Р у м а т а. Это верно. О другом. О тебе.
К и р а. Вот уж неправда...
Р у м а т а. Вот уж правда...
К и р а. Если бы вы обо мне думали...
Р у м а т а. Тогда что?
К и р а. Вы бы давно... А то уже тринадцатый день как от нас съехали и ни разу не зашли...
Р у м а т а. Ты даже дни считаешь...
Пауза.
К и р а. Ладно. Мне идти пора.
Р у м а т а. Погоди. Ты по мне соскучилась.
К и р а. Д-да... (Пятится от Руматы.)
Р у м а т а. Подойди ко мне. (Кира отчаянно трясет головой.)Подойди же, что ты?
К и р а. Я вот о чем хочу вас попросить, дон Румата. Можно? Румата. Конечно.
К и р а. Снимите с меня этот браслет ваш.
Пауза.
Р у м а т а. Почему? Не нравится тебе?
К и р а. Нет, что вы... Только иначе они его мне вместе с рукой отрежут.
Р у м а т а. Кто?
К и р а. Отец да брат... Четвертого дня крутили, крутили, рука даже посинела... Видите? (Показывает.) А уж ругались как... (Румата молчит.)Снимите, а? Я ведь и без браслета...
Р у м а т а. Пойдем, я тебя провожу.
Уходят, занавес раздвигается.
Апартамент дона Рэбы, канцлера герцогства Арканарского. Зал, узкие, как бойницы, окна. Обширный письменный стол, заваленный бумагами, несколько кресел. В одном из кресел, неестественно выпрямившись, сидит дон Рэба — мужчина лет пятидесяти, с деревянным лицом, в темном простом костюме. В другом кресле развалился, нога на ногу, дон Кондор. В третьем, поджав под себя ноги и привалившись к подлокотнику,располагается некая дона Окана, очень красивая дама лет двадцати пяти, в платье с очень глубоким вырезом.
К о н д о р. Все это очень хорошо, мой дорогой канцлер, но кто же будет покупать?
Р э б а. Да кто угодно! Я, вы, она... Мужик и ремесленник должен только производить! Это о них сказано: пока склонены их вшивые головы над работой, не убивай их, но при всем том не давай им и жить. А тех, кто головы поднимут, убивай, как бешеных волков... И пожелавший переменить этот свыше установленный порядок есть смутьян и разрушитель установления, повинный смерти. Таковыми являются грамотеи, всякие там математики и сочинители, ибо это о них сказано: язык твой — враг мой...