Аббатиса
Шрифт:
Висящая во влажном воздухе изморось сгущается в колкий дождь со снегом. Мари бредет по грязи обратно в обитель, думает о ягненке в шкуре мертвого ягненка, гадает, в чем смысл этого предзнаменования.
В уборной она вытирается насухо, но потом, поразмыслив, велит приготовить ванну, Мари вспоминает Вульфхильду, как приятно было бы той опустить измученное тело в горячую воду, Мари понимает, что бессильна подать утешение Вульфхильде через собственное тело, но все же надеется, что чары ее прародительницы Мелюзины передадутся вот так, по воздуху, ведь фея тоже любила принимать ванну. Кто знает, какими невидимыми путями странствует волшебство.
Из-за дождя темнеет рано, не успели отслужить вечерню, как уже
Мари лежит без сна и наконец слышит топот бегущих ног, отчаянный звон колокола; она поднимается, догадавшись, что случилось то, чего она так боялась. Мари накидывает древний котиковый плащ – она надевает его, разъезжая по делам аббатства, – выбегает из дома и через сад мчится на двор. В темноте суматоха, кто-то вопит: ручей вышел из берегов, вилланки кричат на своем трудном английском, одна подходит к Мари – лицо ее мрачно под капюшоном плаща – и говорит: ох, инда ягняти загинут в экую сырь. Мари вспоминает о Годе и монахинях, что ночуют на пастбище, и ледяная рука стискивает ее сердце. Она велит Асте и трем крепким вилланкам тотчас скакать к плотине, берет поспешно зажженный факел и со всех ног под темным косым дождем мчится на пастбище. Она бежит, бежит, кажется, не добежит никогда, ноги ее вязнут в земле.
Наконец она замечает на холме сгусток тьмы; приблизившись, Мари видит, что это спасенные овцы, монахини по пояс в воде мечутся по затопленному полю, спасают оставшихся. Во мраке плывет что-то белое: захлебнувшаяся овца. Мари заходит в студеную воду по пояс, по грудь. Холод пронизывает ее, мокрый хабит липнет к ногам. Мари находит овцу, та стоит на мертвой сестре, испуганно перебирает передними ногами; овца в два раза крупнее ребенка и неистово мечется, но Мари хватает ее и относит на холм. В полумраке все кажется темным, вдалеке зажигают факел, мерцает бледная шерсть, на холме маячит облако овец, они жмутся друг к другу. Загораются новые факелы, и Мари видит: вода поднялась чересчур высоко, большинство монахинь накроет с головой, не выбраться, они с плачем цепляются друг за друга. Силы у Мари уже не те, что раньше. Но она все равно возвращается к овцам – вода ей по грудь, – берет по одной под мышку и уносит на холм. Снова, снова, снова и снова, уже по шею в воде, Мари держит над головой ягненка, он обмяк, но дышит.
Года рвется к ней в темноте – простоволосая, без покрова, стриженую голову мочит дождь, глаза-щелки, – достаточно, кричит Года, достаточно, мы уже потеряли достаточно, не хватало потерять еще и аббатису. Достаточно. Мари слышит, как ее саму бьет дрожь, из нутра к горлу подкатывает стон, она не может его удержать, не может удержать зубы, чтобы не стучали. Мари кладет голову Годе на плечо, субприоресса обнимает ее. Будет, произносит она на своем родном английском, будет, спокойно, успокой сердце, моя дорогая, моя матушка, точно Мари испуганная телица, холодные струи дождя стекают по ее шее.
Утро обнаруживает размеры утрат: три дюжины овец утонули, с ними теленок – слишком маленький, не доплыл до укрытия, – и одной монахине вода попала в легкие. Дамбу сломали, сообщает Аста, на восстановление потребуется три дня. Бедных мокрых овец для безопасности перегнали в сад. Бессловесные беспамятные твари весело тыкаются носом в корни яблонь, ищут гнилую падалицу. Ягненок в чужой шкуре волшебным образом уцелел. Он резвится в саду, точно и не изведал потерю.
В обитель нежданно приезжают три старшие дочери Вульфхильды, Вульфхильда-младшая, Хависа и Мильбурга. Они стоят перед Мари, бледные и угрюмые, и ей от вины и скорби хочется заключить их в объятия. Если бы Бог послал ей внучек, это были бы дочери Вульфхильды:
Мари ждет оскорблений, упреков в том, что их мать надорвалась на службе у Мари, но девушки обступают ее, целуют, Мари не понимает, почему они до сих пор любят ее, она не заслуживает их любви. Ведь Вульфхильда заболела из-за великой гордыни и самонадеянности Мари, из-за того, что Мари горевала о любимой.
Мы осмотрели сломанный шлюз, говорят девушки, тут явно не обошлось без королевских шпионов. И этим дело не кончится, дальше будет только хуже, если не найти виноватого. Девушки просят у Мари позволения отыскать его. Праведницам заниматься этим не след, а девушкам утешение, ведь шлюзы и дамба – последнее дело их матери. Затрудненное дыхание Вульфхильды день и ночь разносится по дому, она опухла, взгляд у нее дикий. Им хочется улизнуть из дома, чтобы не спятить, поясняют девушки. Они найдут тех, кто сломал шлюз, и позаботятся о том, чтобы такого не повторилось.
Если я позволю вам сделать это, отвечает Мари, получается, я благословлю вас совершить грех от имени обители.
Вульфхильда-младшая улыбается, клыки у нее такие же острые, как у матери. Вот оно, думает Мари. Темнейшая часть Вульфхильды живет в ее дочери.
Вот и хорошо, говорит Вульфхильда-младшая, а вы нас потом исповедуете.
Назавтра в разгар вечерни Мари бросает в жар, к Magnificat ее льняное исподнее насквозь пропитано потом. Ей кажется, будто макушка ее дымится. От пищи мутит. Мари останавливает пробегающую мимо служанку с ведром грязной воды и велит испуганной девице передать на конюшню, чтобы седлали лошадь, Мари нужно уехать.
Она чувствует: жар зовет ее к Вульфхильде.
Мари скачет в город, ветерок приятно холодит ее щеки. В сумерках город тих, все разошлись по домам, к своим семьям, поужинать и лечь спать. Мимо галопом проносится кто-то, лица в темноте не разглядеть.
На подворье Вульфхильды Мари бросает кому-то поводья и бегом поднимается в комнату, где теплится свеча. На лестнице Мари слышит хрип – точно железом о наковальню – и понимает, что это дышит бедная Вульфхильда.
Нест прижимает влажную тряпку к распухшему багровому лицу Вульфхильды; лекарка изумленно поднимает глаза. Правду говорят, вы волшебница, матушка, произносит Нест, не иначе вас ветер сюда принес. Я только что послала за вами Беатрикс.
Вульфхильда с подушки в тревоге глядит на Мари.
Дочери Вульфхильды держатся в тени, они тоже недавно приехали, от них еще пахнет потом и лошадьми, на чулке Хависы темнеет пятно, Мильбурга забрызгала чем-то подол рубахи. Мари косится на них. Бледная Хависа мрачно кивает. Все кончено.
Мари кивает. И вновь переводит взгляд на Вульфхильду.
Мари сбрасывает башмаки, забирается на кровать, к стене, большие ступни ее свешиваются с края. Она обнимает Вульфхильду, пытаясь забрать себе ее боль. Вульфхильда дышит чуть легче, закрывает выпученные глаза. Дочери подходят ближе, младшая, румяная красавица Идон, убирает волосы матери со щеки.
Мари пристально смотрит на Нест. Лекарка сперва качает головой, но Мари не отступает, взглядом велит ей исполнить приказ, наконец Нест молча покоряется воле аббатисы и выливает в кружку целый флакончик опия. Подносит к губам Вульфхильды белую тряпочку – вытереть пролившееся, – но Вульфхильда не проливает ни капли, потому что Мари гладит ее по горлу, и Вульфхильда с закрытыми глазами, задыхаясь, выпивает кружку до дна. Опий действует, хриплое дыхание ее замедляется.
Вульфхильда-младшая – лицо ее непроницаемо, но щеки мокры – просит Мари исповедовать мать, и Мари исполняет просьбу, стараясь как можно четче выговаривать слова; святая вода, которую она привезла в сосуде на своем теле, чересчур горяча от жара ее плоти.