Абонент вне сети
Шрифт:
Когда тренер по баскетболу говорил 11-летнему мне, что надо перейти в спорткласс в другую школу, я ответил таким демаршем, что ни батя, ни тренер не смогли меня вернуть обратно под кольцо. А парни, с которыми я занимался, потом выиграли все что можно на юношеском уровне, но я почему-то не испытывал из-за этого горечи. Я пошел в бокс, потому что понимал: никто не даст прожить мне, как воробью на ветке, в стороне от коллектива. Но едва я выиграл район, как меня стали готовить к боям на город, словно я стаффордширский терьер. Я понял, что за городом последует республика, страна, Европа и я буду всю жизнь слышать, как тренер у канатов кричит мне в отбитые уши: «Go-go-go. Держись, не падай, бей». Разумеется, я тут же забросил бокс в чулан памяти,
Потом я бросил Горный институт, куда поступил заодно со стадом своих знакомых: там был невысокий проходной балл и волосатая рука бабушкиной сестры. Но едва мне начали преподавать теорию матриц, я понял, что никогда это не полюблю, и ушел стажером в газету. Я еще дважды поступал в вузы, но ни один из них не заинтересовал меня дальше третьего курса. Я любил черпать знания из книг в Летнем саду, но не дольше чем до обеда. В те годы я сделал успехи в журналистике: получил несколько премий и был избалован гонорарами настолько, что не мог позволить себе бесплатно писать конспекты и курсовые. В итоге тридцатилетие я встретил со странным набором скальпов: недописанный роман, недоделанный ремонт, недораскрученный бизнес, недовоспитанный сын, который проводил у меня каникулы и о существовании которого я иногда надолго забывал, захлебнувшись в своих вечных командировках и бестолковых связях.
Долгое время я был лузером на полставки. То есть зацепился за хлебную должность, позволявшую вести жизнь этакого мастера в полете. Да, мне не нужно было отрывать у сладкой утренней дремы два часа. Столько же времени я мог потратить на обед, а вместо неудобного делового костюма и галстука носить свитер и джинсы. Когда на работе начинались репрессии и лай собак, я выписывал себе командировку в Москву, ставил у приятеля печать столичной фирмы на документы и валялся дома на диване, восхищаясь своей ловкостью.
Но однажды меня назначили главным редактором нового проекта. Загибаясь над гранками текстов ежедневно с утра до девяти вечера, я осознал, что получаю именно ту жизнь, от которой бежал с детства. Так будет продолжаться до тех пор, пока у издателя не кончатся деньги и меня не выкинут, как использованный контрацептив. И я по привычке буду составлять резюме и улыбаться на собеседованиях, чтобы меня снова взяли на такую же каторгу. А потом я умру.
Возможно, я так и поймал бы уздечку не своей судьбы, но рядом был Дэн, который регулярно доказывал, что расслабленным и неторопливым принадлежит будущее. И привлекательность лузерства росла во мне, как городская трава сквозь трещины в асфальте, пока не привела в эту электричку, в которой я ехал неизвестно куда неизвестно зачем.
Каждый из нас выходит в жизнь через собственную дверь. Дэн никуда не поступал и никогда не занимался спортом, хотя и любил погонять в футбол. Он не тратил время на метания, как будто заранее знал все ответы. «Какой дурак сказал, что счастье – это когда тебя понимают? – смеялся он. – Какой от этого прок? Счастье – это когда ты сам себя понял».
Он заработал себе на «опель-кадет» еще до школьного выпускного, не занимаясь рэкетом и на пушечный выстрел не приближаясь к рынкам. При районном доме подростка он открыл курс «Правильный парень» имени Джека Николсона. На дворе был 1993 год, когда все думали, где бы взять денег, если их не выдают в виде зарплаты. И если золотой теленок сам приходил на порог, то никого не интересовало, что ему еще нет 17 лет, и он никогда не слышал о Песталоцци.
Дэн учил юношей знакомиться с девушками, перешагнув через румяные уши и страх быть отвергнутым. Он учил их вести беседу, начатую фразами «Простите, здесь мой белый конь не пробегал?» или «Вы на барабанах играете? Нет? Я тоже. Видите, как у нас много общего». На упреки, будто он плодит бабников, он отвечал, что всего лишь развивает в юношах философию протеста против обыденности жизни. Ведь что может быть хуже для двух одиноких и не скучных людей, чем встретиться глазами на улице, все понять и разойтись своими дорогами. «Девушка, вы так улыбнулись, что я забыл, куда шел» – должен сказать начинающий мужчина, претендующий на роль хозяина своей жизни. Юноши сотнями работали на местности, оплачивая Дэну за науку потертыми родительскими грошами.
Был момент, когда к Дэну заехали бритые пацаны на старой «Волге» и сказали, что они его «крыша». Но он и их убедил взяться за свой личностный рост, открыв для них ВИП-группу, стоившую втрое дороже. Он учил не зависеть от женского непостоянства, а конкретно взять судьбу в свои руки. «Почему дрочащий мужчина смешон, а трогающая себя дева достойна кисти Ренуара? – давил он на мужской шовинизм пацанов. – Почему мы должны тратить на этих соковыжималок все наши фартовые деньги, когда источник спокойствия всегда у нас под рукой? Вы согласны? Тогда возьмите ваш член в правую руку, или в левую, если вы левша…»
И Дэна так в итоге и не побили. А потом он все бросил и на год уехал в Аргентину. Это было очень в его стиле – оставлять надоевшее занятие, когда оно сулило самый жирный барыш, а о талантливом молодом педагоге написала одна из городских газет. Общие знакомые крутили пальцем у виска: на заработанные Дэном деньги можно было купить два десятка ларьков и по-настоящему раскрутиться. Или несколько кабаков и магазинов. Но он говорил, что его жизнь не будет похожа на прилавок, и присылал нам фотографии, где он верхом на толстоногих патагонских жеребцах.
Он вернулся, когда ему надоело в пампасах, а заодно и кончились деньги. Девять из десяти людей на его месте снова начали бы обучать юношей броскам и подсечкам соблазнения, но Дэн не любил самоповторы. И он создал ООО «Мефистофель».
Скоро от лица этой фирмы по всей стране полетели письма с предложением об энергетической поддержке в карьере и личной жизни. Никаких денег за это платить не требовалось. Но в письме сообщалось, что если поддержка адресату помогла, то в собственность «Мефистофеля» переходит его «нематериальное движущее начало, в просторечии именуемое душой». В стране лукавых ворюг и проходимцев Дэн придумал комбинацию тонкую и простую, как вера в загробную жизнь. Когда горит у нас земля под ногами, разве отвергнем мы невесть откуда пришедшую помощь? В православной стране, где одновременно верят в домовых и барабашек, люди просили о помощи Дэна, и у многих из них действительно развязывались узлы проблем. Дэн не преступал ни уголовных законов, ни человеческих – он вообще ничего не делал. Просто все проблемы имеют свойство постепенно разрешаться. Тут и начинались шевеления в могучей русской груди: как там поживает душа в ООО «Мефистофель»? И за сколько ее можно вернуть? Работа по отпущению грехов и возвращению душ развлекла его на несколько месяцев, после чего он полетел в Южную Африку фотографировать львов.
Было время, когда поездка в Турцию для обычного труженика считалась признаком кучерявой жизни. При зарплате в 150 долларов немногие могли позволить себе заграничный шик, но все хотели улыбаться с пляжных фотографий на зависть знакомым. Вернувшись в Питер, Дэн стал продавать легенды о путешествиях. Фото клиентов на фоне Мельбурнского драматического театра и канатной дороги в Давосе создавались в фотошопе, а истории про вкус мяса кенгуру и фрирайд на склонах Монблана брались из собственного опыта Дэна. Он сам не ожидал, что к нему придет столько людей с толстыми пачками долларов. Кому-то хотелось блеснуть во время застолья, кто-то прикрывал от жены поездки на рыбалку под командировку на симпозиум в Лион, но Дэн вдруг обзавелся офисом на Невском и одним из первых в городе спортивным «порше». Тем не менее я совершенно не удивился, когда однажды он пригласил меня на банкет по случаю его отъезда в Японию. Билет был, естественно, в один конец.