Абонент вне сети
Шрифт:
– У меня запой, Игорь Борисович, – мне было стыдно за свое недавнее «так точно». Я почувствовал, как похолодел Волчек, и меня понесло на попятный: – Шучу, шучу. Просто работаю над новым расследованием, тяжело дается.
– Дмитрий Владимирович изложил вам новое задание? – Голос шефа нисколько не изменился.
Волчек кивнул.
– Хватит вам на него трех дней, с учетом вашего запоя? – продолжал Воронин.
Я хотел сказать «да», но отодвинул его с языка, словно тяжеленную глыбу.
– Видите ли, в этой теме есть этические моменты, которые меня настораживают, – начал я. – Если мы сгустим краски в этом «Фармагеддоне», то можем получить не пользу, а вред. Минздрав может
– Егор Романович, – властно прервал меня Воронин, – тиражи – не ваша забота. Удивите нас своим талантом, а этические вопросы оставьте нам.
Шеф взял мхатовскую паузу, давая понять, что разговор закончен. Когда я вышел из кабинета, то почувствовал, что вспотел. На лбу Волчека тоже выступила испарина.
– Умеет он создать у себя сакральную атмосферу, – зашептал Дима. – Словно Серафима Саровского посетили. Егор, ну ты, блин, даешь. Ситуация-то у нас хреновая, а ты ему про тиражи. Может припомнить.
Последние месяцы «Перископ» жил в ожидании катастрофы, которую наши боссы изобрели на ровном месте. Если Игорь Борисович Воронин был адекватным миллионером, часто повторявшим, что жадность – путь к бедности, то его молодые коллеги, в прошлом продавцы газет в потертых джинсовках, жаждали еще более обильной жизни. В кабинете нашего коммерческого Бориса Бочкина висела огромная карта СНГ, на которой красными флажками помечали города, читающие журналы «Перископа». Флажков было так много, что они закрывали названия самих городов. Бочкин обожал фотографироваться у этой карты и досадовал, что еще не отметился на острове Врангеля и мысе Желания. Тридцатипятилетние аллигаторы, боссы привыкли хватать, что им понравится, отрывать и тащить в свое болото. Самое страшное: они не верили, что могут проиграть.
В один прекрасный день они вдвое сократили объем журналов и их отпускную цену, рассчитывая на бурный рост тиража, и без того составлявшего пять миллионов в месяц. Но тираж даже не шевельнулся, а боссы «Перископа» таяли на глазах, осознав, что своими руками и без всякой необходимости угробили отлаженный бизнес. Третий месяц издательский дом работал себе в убыток, а среди сотрудников гуляли слухи, что спасти «Перископ» могут только крайние меры.
– Дима, да у нас каждый день кто-нибудь чего-нибудь боится, – попробовал я успокоить Волчека.
– Нет, Егор, на этот раз все очень серьезно.
Действительно, притихший офис напоминал бомбоубежище. Никто не хихикал на улице, попыхивая сигареткой. В закутке «Спорт-перископа» редактор Кирилл Тяжлов работал с автором: «Не нужно здесь вашего куртуазного маньеризма. Вы пишете о боксерах и для боксеров». На территории «Интим-перископа» Илья Вайсман ругался с бильдредактором Ниной: «О чем этот текст? О \'\'Дао любви\'\'? Значит, ставишь голую жопу и пагоду. А этот о секретах Нефертити? Значит, голую жопу и пирамиду». И только в «Культур-перископе» шел разговор образованных людей. Перед редактором сидел заляпанный человек, лицо которого было мне знакомо по древним советским фильмам. Он вытягивал губы вперед и бубнил: «Ну напиши, что я сплю с Пугачевой. Или с Ротару. Или, черт с ним, с Пьехой. А то мне ролей не дают».
Если ему когда-нибудь дадут роль, он, скорее всего, будет называть журналистов «желтками» и бить об асфальт их фотокамеры, словно молодой Джек Николсон. Я вспомнил, как один известный всей стране прогрессивный писатель однажды пришел ко мне в кабинет перед утренней летучкой и попросил купить ему бутылку пива. Совсем недавно он получил где-то добротный удар по зубам и теперь со стоном просовывал горлышко между распухшими губами. Поставив пустую тару мне на стол, он сказал примерно следующее: «Ты видел вчерашнюю \'\'Смену\'\'? Этот гомосексуалист Задчиков написал, что я копирую стиль Генри Миллера. Каков, мягко говоря, молокосос. Встречу – обязательно вступлю с ним в интимные отношения…».
Эмоции кипели только за столами «Авто-перископа».
– Нас здесь за людей не считают, – чуть не плакал замредактора Боря Галкин, месяцами не снимавший свой единственный свитер. – Меня вчера вызывает Воронин и любезно так говорит: «Борис Евгеньевич, у нас возникла идея выпускать новый журнал под названием «Обнаженные жены наших читателей». Только мы его будем не продавать, а обменивать на новые фотографии. Это у нас такая пиар-акция». Я до ночи сделал ему концепцию, макет обложки, постеры, конкурсы – все как положено. Приношу сегодня Воронину, а он сидит, сволочь, ржет: «Сходите, Борис Евгеньевич, в отпуск, а то вы шуток совсем не понимаете!» Шутник хренов! Когда он нам приказал в каждом номере давать сексуальную позицию для салона машины, я тоже думал, что он шутит.
– Номеров десять проблем вообще не было, – подхватил Борин шеф Витя Сивухин. – А потом он меня после планерки оставил и говорит так интимно: «Попробовал по вашему совету жену в лесу на руле пристроить. Так всю живность гудком подняли. И лобовое стекло мешает. Вы уж в будущем, как профессионал, прежде чем всей стране советовать, вначале на себе попробуйте». А как я попробую – у меня ни жены, ни машины.
– Я же говорю – издевается, – Галкин нервно достал сигарету и пошел к турникету.
В коллегах играла не столько обида, сколько страх быть выгнанными в шею. И шутки руководства воспринимались натянутыми нервами как приговор.
– Егорушка, вот тебе подарок от редакции к юбилею, – рядом со мной стояла наша секретарша Марина с небольшой картонной коробкой в руках.
– Спасибо, – ответил я и понес презент к своему столу. Хотя я прекрасно знал, что находится внутри.
У меня на даче хранится странная коллекция: полтора десятка коробок со стаканами, рюмками и бокалами. Их надарили мне коллеги, деловые партнеры, знакомые и даже друзья за последние четыре года. Эти коробки пылятся за диваном на веранде – только там им и место. Ведь невозможно поверить, будто этот набор бесполезных стекляшек приобретен с учетом моей индивидуальности и с целью сделать мне приятно. Зато он очень похож на тот презент работникам от руководства компании к Новому году, в котором чувствуется всё – и бюджет мероприятия, и вкус отправленной в магазин секретарши, и все последующие передарения. Аккуратно сняв подозрительную наклейку с одной коробки, я обнаружил под ней надпись шариковой ручкой: «Вике с любовью от Петра Дмитриевича». «Старого жадного козла», – мысленно дописал я с досады.
Я поставил коробку на стол и пошел гулять по улицам с мыслью, что все-таки надо когда-то стать как все – и тоже передарить людям все эти коробки. Главное – не вернуть кому-то его же подарок. Я шел и шел и сам не заметил, как оказался в заброшенной части парка, перед вольером, где десяток по-зимнему одетых людей водили по кругу своих клыкастых питомцев.
В основном это были собаки бойцовых пород – питбули и стаффорды. Но среди хозяев я не заметил хищников под стать им. Никого, в ком угадывалась бы наплечная кобура и способность резко бросить к ней руку. Пожилая женщина хлестала плетеным кожаным поводком своего пса, едва его потянуло в сторону мелькнувшей в зарослях белки: «Рики, я же тебя просила!» Вероятно, «четвероногий друг» – это подходящее название для существа, которое можно в любой момент безнаказанно ударить палкой. Нечто подобное я только что видел в офисе «Перископа».