Абреки Шамиля [СИ]
Шрифт:
— Ружья к бою!
С разных сторон защелкали взводимые курки, железная дисциплина, царящая в казачьих войсках, помогла им справиться с минутным замешательством. Сотня ощетинилась винтовочными дулами и затаила дыхание в ожидании очередного приказа. Дарган молниеносно оценил обстановку, он увидел, что горцы, выскочившие из засады позади, еще не успели перестроиться, они метались по дороге, боясь приближаться к казакам в одиночку. Зато те, кто поджидал станичников впереди, уже набрали ход и неслись по тракту озверевшей лавой.
— По набегающим абрекам, — командир сотни сцепил побелевшие губы, затем будто выстрелил всего одним словом. — Огонь!
Теперь дикие лошадиные взвизги и не менее одичалые восклицания донеслись от наступавших на казаков разбойников. В центре их отряда творилось что–то невообразимое, кони грызли все, что попадалось им под морды, они копытами били своих хозяев по ногам и по бедрам. Абреки не знали воинской дисциплины и если попадали в сложные переплеты, то или погибали все
— Заряжай! — раздался его зычный голос, умноженный лесным эхом. — Круго–ом!..
Казачьи кони послушно развернулись на месте, подминая под себя низкий кустарник, уши у них застыли торчком в ожидании грома от выстрелов. Всадники приникли к прицелам, стараясь поймать в рамку каждый своего врага.
— Огонь!
Дружный залп свинцовой стеной прокатился по дороге и ударился множеством смертей в живые мишени. Оттуда, куда он угодил, прилетел яростный вой противника со смертельными хрипами. А сотник снова подавал команду, в груди у него зарождалось чувство радости от господства над врагом, смешанное с горечью утраты за погибших станичников. Оставалось всего ничего — вывести сотню на тракт и с боем прорваться к выходу из леса. И пусть задумка с вентирем в этот раз не удалась, казаки все равно покидали поле битвы не побежденными.
— Заряжа–ай!
Но в тот день удача напрочь отвернулась от терцов. Не успели они перезарядить винтовки, как на них просыпался град пуль от прятавшихся за деревьями пеших абреков. Стало ясно, что сотня влетела в огромную сапетку, умело приготовленную горцами для извечных своих врагов. Падали сраженные пулями товарищи, среди живых набирала силу новая волна растерянности. Дарган, не теряя времени, выхватил шашку из ножен и повел станичников на прорыв. Но не назад, где чеченцы продолжали накапливать свои ряды, а вперед, где после дружного казачьего залпа среди разбойников до сих пор царила сумятица. Он надумал проскочить в самое логово абреков — к Гудермесскому аулу, напротив которого Терек делал крутой поворот. Дорога до реки через вражескую территорию показалась ему ближе, нежели до батальона пехоты во главе с коротышкой подполковником. А на своем берегу они бы сумели зализать раны, чтобы через время отомстить врагу по незыблемым законам гор.
— Круго–ом!.. — перекрывая звуки боя, закричал Дарган. Когда всадники исполнили его команду, он махнул рукой. — Огонь!..
Не успел гром залпа затеряться между деревьями, как сотник вылетел из кустов на середину тракта. Он воздел шашку над головой:
— Сотня, шашки во–он! За мной, отцу и сыну…
Дарган с силой ударил каблуками коня под бока и понесся на абреков, суматошно продолжавших месить снег копытами своих лошадей. Он был уверен, что отряд не отстает от него ни на шаг, и еще не сомневался в том, что ведомые старой гвардией, оставшиеся в живых воины как один придут ему на выручку, даже если их будет поджидать одна лишь смерть. Расстояние между сотней и бандой сокращалось с бешенной скоростью, скоро уже можно было различить покрытые белым налетом ужаса, перекошенные злобой узкие лица, по глаза заросшие крашенными бородами. Сотник налетел на горцев жаждущим крови коршуном, в затылок ему дышал его брат Савелий и другие опытные казаки, помнившие поход в далекий город Париж. На всем скаку они сумели перестроиться, образовав ловким маневром железный кулак, всей своей мощью ударивший по врагу. Ни один из разбойников не сумел преградить этому ядру дорогу, они или со страхом отскочили с пути, или упали разрубленные пополам под копыта лошадей. Позади плотной кучки ветеранов стелился свободный проход, по нему с оглушительным свистом летел поредевший, но не уничтоженный, отряд терских казаков. И не было силы, способной остановить их натиск.
За просветом между деревьями вскоре завиднелась равнина, на другом краю которой стояли глинобитные сакли с плоскими крышами и с коническими трубами над ними. Дорога до самого аула с едва заметной колеей от арбяных колес была свободной. Кони распластались над ней стаей растревоженных птиц, в ушах у всадников загудел ветер. Отмахав саженей триста, Дарган придержал кабардинца, завернул его к обочине. Он хотел убедиться, что никто из малолеток не запутался в расставленных абреками силках, иначе пришлось бы возвращаться и отбивать их от разбойников. Но все юнцы, недавно призванные в строевые, оказались целыми и невредимыми, последними мимо сотника промчались пятеро седоусых казаков во главе с братом Савелием, восседавших на скакунах по татарски — как влитые, с выдвинутым вперед левым плечом. Проводив их пытливым взглядом, сотник собрался трогаться следом, когда издалека донеслись несколько выстрелов, заставивших его вздрогнуть. За ними последовал дружный ружейный залп, похожий на тот, с которым русские солдаты идут в атаку. В лесу назревало что–то серьезное. И вдруг Дарган с холодком в груди подумал о том, что отряд под командованием хорунжего Панкрата, посланный им на подмогу пехотинцам, ведет с абреками неравный бой на рассекреченной засаде. Он ужаснулся, осознав, что мысль о старшем
Сотня влетела в аул, приготовившийся к отходу в сон, промчавшись главной улицей до небольшой площади, уже нацелилась проткнуть ее насквозь, когда сбоку как из–под земли выросла большая группа верховых чеченцев. Наверное они представляли из себя нейтральных горцев, всего лишь охранявших окрестности своего населенного пункта. Но это уже не могло иметь никакого значения, Дарган не задумываясь повел казаков на этот отряд. Он воздел шашку, подлетев к не успевшему ничего сообразить передовому всаднику, с радостным оскалом опустил клинок ему на голову. Услышал знакомый хряск костей, увидел страх в глазах оторопевшего от неожиданой своей смерти человека. Рядом с ним кровожадно рвались к горцам оставшиеся в живых терцы, они тоже жаждали отомстить за погибших своих товарищей. Шашки сверкали над их папахами кусками ослепительных молний, они врубались в живую плоть и вздымались вновь, уже окрашенные в красный цвет. По спинам разбойничьих лошадей растеклись ручьи крови, расползлись ошметки дымящегося мяса. Но даже этого жуткого зрелища для выброса бешенства, накопившегося у казаков, оказалось мало, они не оставляли в покое и мертвые тела.
А Дарган продолжал лютовать, он дотягивался концом шашки до пытавшихся увернуться от него горцев, рубил их с плеча, снося им головы вместе с папахами. Он хищным коршуном кружился по площади, представляя из себя восставшего из ада демона во плоти. До тех пор, пока не выросли перед ним глинобитные стены какой–то сакли. Сотник вдруг увидел, что на подслеповатом окне распялся голопузый мальчик со спускавшимися изо рта концами грязной тряпки. Наверное он, как и дети терских казаков, как и другие дети, сосал завернутый в материю и смоченный в молоке хлебный мякиш. Может быть один из зарубленных только что чеченских мужчин был его отцом, или родитель был среди тех непримиримых абреков, которые гнались сейчас за казаками. Это было неважно, мальчик все равно был отпрыском вражьего племени, вызывавшим неприязнь даже своей беззащитностью. Но он чем–то неуловимо походил на Павлушку, меньшего Панкратова сына, любимого внука всей семьи. В его облике присутствовало что–то казачье одновременно с горским — чуть с горбинкой короткий носик, удлиненное личико с выдвинутым вперед упрямым подбородком и крутой излом светлых бровей на открытом лбу. Сотник тряхнул светлорусым чубом, стараясь избавиться от наваждения. Красное марево из кровавых кругов начало расползаться ледяной коркой на подтаявшей воде.
— Дарган, пора покидать это место, — вдевая шашку в ножны, окликнул его подъесаул Савелий, старый вояка и родной брат. — Абреки совсем близко, топот копыт их коней уже на окраине аула.
Сотник поводил вокруг медленно трезвеющим взглядом, заметил, что казаки прилаживают оружие на отведенные тому места, одновременно выстраиваясь в готовые к маршу привычные ряды. Терцов не волновал шум приближающейся погони, они знали твердо, что их жизни зависят от железной дисциплины, вершителем которой был их станичный атаман — сотник Дарган Дарганов. Вид у всадников был суровый и спокойный, словно не остались позади прорывы из кольца окружения и никчемная бойня попавшихся им под горячую руку горцев.
— Савелий говорит дело, — не выказывая беспокойства, пробасил другой ветеран, подхорунжий Горобец, которого поддержал есаул Гонтарь. — Нам еще до Терека надо доскакать, а потом переправиться на левый берег.
Дарган провел ладонью по лицу, будто пытаясь содрать с него липучую картину, написанную кровью и мешавшую ему смотреть. Затем воткнул шашку в ножны, не оглянувшись на замершего в окне пацаненка, затрусил в голову сотни. Через мгновение дробный топот копыт его отряда уже слышался за околицей аула, упорно стремясь к укрытому зарослями кустарника бурному Тереку. А еще через пять верст волны реки с размаха ударили в покрытые красным мылом бока строевых лошадей, смывая с них и это мыло, и пот, и налипшую грязь. Заодно стараясь ледяными струями образумить и угрюмого вида всадников, одной рукой подгребавших под себя крутые валы, а другой державшихся за гривы своих скакунов. Терек сносил пловцов вниз по течению, поближе к станице Стодеревской, подальше от враждебного берега. И чем ближе придвигался кусок родной земли, тем теплее становилось на душе у казаков. Скоро под копытами загремело каменистое дно, а потом вязкий ил помог лошадям выбраться на обрывистый откос, который укрыл их со всадниками за густыми зарослями ивняка. Распаленным погоней абрекам осталось только опростаться с той стороны реки оглушительным ружейным залпом и разразиться проклятиями: