Адаптация
Шрифт:
Я подумал, что Василий, вероятно, был ее последним половым партнером, с которым она, конечно, соблюдала тщательную половую гигиену и правила обоюдного невмешательства в личную жизнь. Меня это не расстраивало и не удивляло. Я знал, что Инна, как она часто заявляла, не может быть долго одна. Я догадывался, что, скорее всего, я был для нее из всех мужчин в некотором роде больше, чем просто один. Сейчас мне это немного льстило. Позже, я знал, мне станет все равно.
– …дело в том, что я представила свою болезнь в виде лампочки, – продолжала Инна. – Обычной
– Вот как? Интересно…
Я настолько улетел сейчас от нее в своих мыслях, что мысль о лампочке вспыхнула в моей голове, словно словосочетание «лампочка Ильича». Но я вернулся в себя:
– Твоя депрессия была похожа на светящую лампочку?
– Голую такую, некрасивую, она светила неприятно и прямо в глаза. Знаешь, бывают такие в плацкартных вагонах.
– Здорово ты описала. Я так и вижу твою болезнь. И свою тоже.
– Так вот, после курса лечения я просто подошла к лампочке поближе, – а она светила, светила так, что мутилось в глазах. Я смогла протянуть руку и на ощупь прикрутила ее. Лампочка погасла – и сразу стало… не то чтобы темно, а неярко. Я успокоилась.
– Понимаю. Отлично понимаю. Неярко – хорошо сказано.
«Хороший способ, – подумал я. – Только зачем ходить на прием к психотерапевту, лучше сразу прикрутить эту лампочку. Легко и просто».
– Знать бы, как выключить свою лампочку, – сказал я.
– Для этого существует психотерапевтическое лечение, – с видом взрослого, объясняющем правила устройства мира ребенку, ответила Инна.
– Эй, – сказал я ей через некоторое время.
Она внимательно посмотрела на меня на фоне бесшумно работающего телевизора.
– Я ведь не изменился, Инна. И вряд ли изменюсь в последнее время. Нас, как горбатых, могила исправит.
– Смешно, – она усмехнулась и наклонила голову, отвернувшись. – Ты стал говорить штампами.
– Да? Я и не заметил. Видно, все-таки меняюсь.
– Знаешь, ты всегда был мне интересен тем, что непохож на меня и моих знакомых, – сказала она. И добавила: – Не меняйся.
– Я помню, как ты говорила, что ставила на меня как на лошадь на скачках и проиграла.
– Я такое говорила? – Инна искренне удивилась.
– И о том, что ты рассталась из-за меня с каким-то англичанином, с которым переписывалась по Интернету.
– Ну, это вообще прошлодавняя история.
– И еще я не думаю, что я есть твое потерянное и найденное теперь чудо.
Инна наклонила голову, выжидая, что я скажу дальше.
– А я – твое, – закончил я.
– Это я уж точно не говорила, – усмехнулась Инна.
– Конечно, это говорила не ты.
– Знаешь, для жизни в браке ты, Саша, невозможен, – сказала она, глядя мне в глаза. – А для временного романа с таким, как ты – вполне ничего. Слушай, пойдем куда-нибудь вместе сегодня вечером?
– Я хочу остаться с собой.
– И что ты будешь вечером делать с собой?
– Лежать, пялиться в телевизор.
– Ну хорошо, Сашка. Тебе никто не мешает лежать и пялиться в телевизор у себя дома. А со мной ты будешь встречаться тогда, когда захочешь,
– Послал ее на хрен.
– Ох, как грозно… И что собираешься делать?
– Ничего.
– А жить на что?
– Пока есть на что.
– А потом?
– Ты собираешься за меня замуж?
– Почему ты спрашиваешь?
– Тогда какая тебе разница, на что я буду жить?
– Ладно… От тебя никто ничего и не требует. Не хочешь вечером пойти со мной на «Матрицу», не надо. Схожу с подругой…
– Сходи с Василием.
– Боже, как ты меня достал, – незлобно, но крайне устало сказала Инна, встала, взяла одной рукой себя – будто простудилась – за горло, и отправилась, не убирая руку, в ванную.
– Если бы мужчины меньше говорили, а только делали… – услышал я ее голос из-за двери ванной. – Делали… Господи, зачем ты дал им языки?
– Знаешь, чем мертвые отличаются от живых? – спросит меня через быстро скакнувшее время мужчина моих лет по имени Петр. Был солнечный вечер, мы сидели на лавочке во дворе, в сентябре, рядом прохаживались голуби, мы тепло разговаривали.
– Нет, – сказал я.
– Только одним. У живых есть право на покаяние. А у мертвых его нет. В остальном они не особенно отличаются друг от друга.
– Только этим?
– Да.
– Но тогда выходит, что я вовсе не мертвый?
Петр задумчиво кивнул, разглядывая землю.
– «Матрица» одновременно выходит в нескольких городах: в Токио, Нью-Йорке, Париже и у нас в Москве, – тараторила через пять минут Инна, выходя из ванной. – Я читала, это революционный фильм, может, посмотрим? Ты же знаешь, Сашуль, я не могу ходить в кино и театры с кем попало и тем более одна. В конце концов, ты же писатель, может, тебе интересно будет?
Русский Бог
Вы никогда не задумывались, каков портрет нашего Бога? Все люди, как писал философский аферист Ошо (взявший тоже у кого-то эту мысль), стоят вокруг любого явления мира, словно вокруг слона – и каждый видит какую-то особенную его часть: его хобот, уши, ноги, яйца, хвост. И каждый думает, что перед ним находится весь слон. Так и наш Бог – какая-то часть общего, большого Бога. Как он выглядит? Стояние и ожидание. Мучительное ощущение незнания и дискомфорт. Полумрак, отсвет свечей. Теплый серебряный блеск баков со святой водой. Ощущение величия и значимости церковнославянских текстов, которые не понимаешь так же, как не понимал в юности английских текстов рок-групп – но все-таки нырял вглубь или взмывал по лестнице в небо, когда слышал эти песни. Смиренный и седоватый, молчаливый, хмурый. Ему лет под пятьдесят. Одет неказисто, но опрятно, в темное. Он и в алкоголиках, лежащих в блевотине, и в выходящих из черных немецких машин плотных мужчинах с глазами очеловечившихся свиней. Он в легких снежных обвалах и селях совести, заставляющих молча, хмуро опустив голову, что-то вдруг не сделать, хотя до этого собирался.