Адонис Индиго
Шрифт:
Но ребята быстро усовершенствовали производственный процесс. Теперь он выглядел так: девчонки выкидывали «желающие» покинуть поле картофелины вдоль-рядом с бороздой, не применяя насилия к прячущимся в земле экземплярам; парни сгребали подготовленные к эвакуации кучки прямо ведром; а затем полное ведро металось в стоящего на кузове тракторной телеги принимающего. Тот подхватывал снаряд вверх дном за бока, меняя его траекторию и ссыпая прямо в полете, равномерно заполняя объем; пустое ведро летело обратно точно в руки хозяину.
Вот это было загляденье: со всех сторон летят мастерски пущенные ведра-снаряды; а наверху творит чудеса виртуоз-жонглер! Опять же и физподготовка – лучше не придумаешь.
Поработали так минут тридцать и в припольную
После работы все – кто пешком, кто в кузове попутных грузовиков – возвращались в сарай-общагу, мылись кто как умел на затоптанном дворе и группками тянулись в столовую на ужин. После продолжали балдеть в общаге: пара-тройка парней очень даже прилично владели гитарой; иногда в сельмаге покупали вскладчину спирт, разводили в трехлитровой банке и в три-четыре приема разливали по страждущим желудкам, но не допьяна. Там, глядишь, у кого-то уже и роман завязался: гуляние под звездами, разговоры-вопросы-рассказы, рука в руке… А вот и обнимашки, и целовашки где-то, но,– по обоюдному желанию, по-легкому, с чистой душой и пока без продолжения. Оно и понятно, срок-то небольшой…
Да вот он и конец командировке подошел незаметно. Все, девчонки и мальчишки,– шабаш. Пора приниматься за науки.
Учеба навалилась плотно: каждый из шести дней в неделю – четыре пары: лекции, семинары. Через месяц пошли контрольные, через два – коллоквиумы. Отнимал время и спорт: Виктора включили в сборную университета по хоккею.
При таком жестком раскладе малейшее пренебрежение учебным процессом в виде непосещений или невыполнений грозило потерей и без того тонкой нити понимания, завалом и в итоге – выпадением из обоймы и отчислением. Стоп! Не всегда так заканчивалось, но об этом позже.
Учеба-учебой, но и соблазнов было много, особенно для иногородних: где как не в Москве можно было попасть в лучшие театры, на концерты знаменитостей или на шокирующие выставки иностранных компаний; а то и просто приобрести в фирменных магазинах невиданные у себя на родине вещи.
В результате единая, как казалось совсем недавно, в своих устремлениях общность студентов начала расслаиваться по целям и интересам, по делам и делишкам… Кто-то продолжал посещать становящиеся все более похожими на заурядные попойки вечеринки, кто-то носился по Москве, кто-то пытался изображать делягу, кто-то качал мышцы в спортзалах, но кто-то – и таких было подавляющее большинство – ударился в учебу. Ударился, но по-разному. Уже в преддверии первой сессии из студенческой массы сформировались четыре основные группы.
Первая, малочисленная, состояла из тех, кто попал на свое место: учеба им давалась легко и в удовольствие; и они фатально все дальше уходили вперед от остальных. Вторую, самую большую, представляли желающие учиться и закончить университет во что бы то ни стало: они не пропускали занятия, добросовестно выполняли заданное, занимались общественной работой и во всем одобряли политику деканата, но у них, в отличие от группы первой, не было искры божьей, и они везли учебу горбом. Третью группу составляли нежелающие учиться лица: часть – из-за лени, часть – из-за несоответствия реальности ожидаемому, часть – и из-за первого и из-за второго, и из-за третьего и из-за десятого… Эта самая третья группа к концу первого курса прекратила свое существование, распалась: большинство было отчислено, остатки самоперераспределились во вторую и – упасть не встать!– в первую группы. И, наконец, в оставшуюся четвертую можно было отнести отроков, для которых выбранная специальность не являлась призванием, но – внимание!– в отличие от представителей группы 2, эти люди были одарены в чем-то другом или, в крайнем случае, умели что-то хорошо делать. При этом учебу бросать они не собирались, считая узкую специализацию в образовании не суть важной, вели себя независимо и с достоинством. Виктор Шкабардин был из этих, последних. Но, по порядку…
На первой же тренировке сборной он понял, что форма, экипировка и прочие хоккейные атрибуты приобретались либо дилетантами, либо ворами: все было дрянь. Но разбираться с этим Виктор справедливо счел опасным и потому – преждевременным и подался другим путем: связей со своими бывшими соклубниками он не терял; и его просьба о помощи нашла горячую поддержку. И без того на уровне экипированный клуб (высшая лига!) частенько бывал с играми за границей; и хорошие вещи у ребят водились. Витю совместными усилиями прибарахлили приличным хоккейным прикидом и, смеясь, отправили обратно в университет. Немым укором. Но не тут-то было. Парни из сборной сделали свои выводы: Шкабардину посыпались просьбы о содействии за деньги. Он обратился с предложением к Боре Довлатову – авторитетному в клубе защитнику из основного состава. Решили попробовать.
Проба оказалась удачна, и не мудрено – все участники предприятия получали желаемое: одни – доход, другие – фирменное барахло. К концу первого курса Виктор имел связи в нескольких московских клубах, знал что и сколько стоит здесь и за бугром; к нему обращались за помощью и с других факультетов. И речь уже давно не шла только о хоккейной экипировке… У Шкабардина завелись деньжата, и приличные; и ему становилось тесно. Человек с деловой жилкой, он понимал, что дело нуждается в реструктуризации, в выходе на качественно новый уровень за счет налаживания связей с иностранными партнерами и организации безопасного сбыта в студенческой среде. С учебным процессом пока удавалось совладать, правда, все чаще привлекая для этого за определенную мзду компетентных, но нуждающихся сокурсников. Первый курс был успешно закончен; лето пролетело в Крыму и по турпутевке в Венгрии и Чехии. И настал сентябрь, и ознаменовался он началом сезона дождей затяжных и проливных; и началом курса второго, курса поворотного…
Здесь автору представляется своевременным и необходимым добавить несколько отвлеченных фоновых мазков к изображению определенных сторон тогдашней студенческой жизни; а Виктор по прозвищу Шкант пусть на это время забудется недолгим сном, тем более, что кресла в первом классе так мягки и удобны…
Итак, автор имеет намерение довести начатое до какого-то завершения; а для этого иногда возникает нужда использовать полностью или выборочно какое-либо событие, явление, временной отрезок, возникновение и эволюцию человеческих отношений, что-нибудь другое в качестве характеризующих факторов или, если хотите, исходных отправных данных.
Взять, к примеру, описание студенческой жизни. Принят метод мазков: бледных и гротескных, рельефных и почти не осязаемых, но – мазков. От написания полной и логически уравновешенной картины решено отказаться. По следующим причинам. Во-первых, тема не основная, и для задуманного сюжета достаточно будет и мазков. Может быть. А может быть и во-вторых: знающий и мыслящий читатель в состоянии увидеть картину в приемлемом для него объеме и качестве сам. А в третьих, изображать полные и логически уравновешенные картины автор не умеет. Вернемся к студенческой жизни.
Начальная ее фаза – первый и, быть может, в какой-то мере второй и совсем редко третий курс – характеризуется обилием поступающей со всех сторон в восприимчивый и еще формирующийся мозг вчерашних абитуриентов информации, и в том числе многочисленными и часто случайными и спонтанными новыми встречами и знакомствами: любит студент свободным вечерком поиграть в футбол, баскетбол или что-то еще,– а там Сашок из параллельной группы, и Витек со второго курса, и Серж, говорят, с мехмата, и Павлун вроде как из МАИ (или МИУ?). Пришел студент на вечеринку, в столовку, в курилку – а там тож галерея: и улыбнутся ему, и выслушают, и помочь пообещают, и по плечу похлопают – семья да и только!..