Адония
Шрифт:
С шумом вошёл, ударив дверью, озябший Маленький. Он весь день готовил стрелковое поле в миле от хутора, на огромной поляне, расставляя по её краям тяжёлые дощатые мишени. Кнехт с порога провозгласил радостное приветствие, но ему никто не ответил. Тогда тихо, ступая на носки, он прошёл, разделся, набрал в озябшие руки хлеба, колбасы, чеснока, кружку с водой, и подсел робко к камину.
– Я не ожидала, – задумчиво проговорила Адония, – что эти уроки так захватят меня.
– Да, – не отводя взгляда от пляшущего огня, кивнул Филипп. – Я специально придумывал неожиданные штуки, вроде мишени над головой, чтобы тебе с самого начала было интересно.
– И завтра будут неожиданные штуки? – сладко замирая, спросила Адония.
– Разумеется.
– А какие?
– Ну, например, ты будешь стрелять сидя в седле, со скачущего коня. Маленький специально на одном краю поляны ставил крупные мишени, обведённые по контуру чёрной краской. Чтобы на снегу выделялись.
– Как забавно. Спасибо, Маленький. Хоть ты и свинья: воняешь чесноком, когда люди ведут вежливую беседу. Куда пошёл, дурачок? Я ведь шучу. Сиди, грейся.
– Кстати, Маленький не только добротно ножи мечет. Он и стреляет недурно. И это – если принять во внимание, что его никто не учил.
– А у тебя, Филипп, был учитель?
– О да. Настоящий, действительно редкий стрелок.
– Расскажи!
– Он был русский, тунгус.
– Что такое тунгус?
– Народность такая.
– Так он был русский или тунгус?
– Ты знаешь, в этой дикой стране намешано столько народов, что удобнее о всех них говорить как о русских.
– А как звали этого тунгуса?
– Номок.
– И он был редкий стрелок?
– Поистине редкий. Ружьё имел допотопное: тяжёлую, длинную, с несверлёным стволом фузею. Но бил из неё так, что никто из наших, с новенькими мушкетами, с ним сравниться не мог.
– Из наших?
– Ну да. Лет пять назад мы на небольшом корабле ходили на север. Имелось там одно дельце. Вышло так, что мы задержались, и льды нас не пустили обратно. Пришлось зимовать на острове, где также зимовали охотники. У одного из них я почти полгода и был в учениках. Успел даже немного приобщиться к магии.
– Стрелковой?!
– Ну конечно.
– А мне можешь что-нибудь рассказать?
– Ну… Кое-что. Например, могу рассказать, что такое «умугай-кыч».
– Тунгузское слово?
– Да.
– Что значит?
– Это название выстрела. Точного перевода я так и не узнал. Номок лишь обрисовал мне его в виде примера. Интересует это тебя? Хорошо, слушай. Однажды зимой его племя умирало от голода. Пожары в тот год рассеяли лесное зверьё. А необычно крепкий мороз превратил снег в ледяной наст, лишив зимующих животных доступа к желудям и мху. Правило столь же простое, сколь и беспощадное: нет охоты – нет и еды. Так вот, Номок, едва живой от голода, брёл по лесу, и не встречал даже тонкого беличьего следа. И вдруг – он подумал, что подпал уже действию бреда – вдалеке заметил движение. Это был лось – огромная такая лесная лошадь с рогами. Далеко, очень далеко. Подкрадываться не было ни сил, ни времени. Номок встал на колено, поднял свою фузею, задержал дыхание и выстрелил. Пуля уже на излёте попала лесной лошади в шею и перебила важную вену. Пометавшись немного, лось упал. Номок добрёл до него и ещё тёплого успел разделать на большие куски. Потом двинулся в сторону стойбища – сказать, что все спасены, что невдалеке лежит целая гора мяса. Вдруг прямо на него выбежала маленькая олениха. Это была лёгкая цель, но только Номок не стал стрелять. Уже перед самым стойбищем, словно в насмешку, дорогу ему перебежал заяц – но и тогда Номок не поднял ружьё.
– Почему?
– Чтобы не обесценивать мелочной суетой редкостное событие: умугай-кыч. Выстрел, значимость которого дало ему право быть единственным в этот день.
– Это волшебно! – негромко проговорила Адония, заворожённо всматриваясь в незнакомую лесную даль и едва живого от голода охотника. – Это волшебно…
На следующий день, оседлав лошадей, приведённых Маленьким с фермы, выехали на стрелковое поле.
– Ну ты и молодец! – воскликнула Адония, увидев, сколько дощатых щитов выставил вчера Маленький. – И всё – один? Я это запомню.
Филипп, взглянув на небо, довольным басом проговорил:
– Ни облачка, ни ветерка. Идеально!
Подъехали к первым мишеням. Приготовили пистолеты.
– Сначала стреляешь с правой руки, – сказал Филипп Адонии. – После выстрела останавливаешь лошадь, заряжаешь, скачешь к следующей мишени, стреляешь… И так до конца поля. На обратном пути стреляешь с левой руки. Всё понятно? Потом вместе едем смотреть.
Адония кивнула. Однако первый выстрел решила произвести с места: опробовать новый кремень. Вытянув руку, она привстала в стременах и спустила курок. Грохнул выстрел – и одновременно закричали и Филипп, и Маленький: на дальнем краю поляны мелькнул рыжий огненный всплеск.
– Лиса-а!! – восторженно орали оба, вытягивая руки с пистолетами.
Раз за разом ударили четыре выстрела.
– Далеко! – крикнул, улыбаясь, Филипп. – Из мушкета достали бы, а пистолет не возьмёт! – И, пристально вглядываясь в залёгшую между снежными холмиками лису, добавил: – Да и лис-то, судя по повадкам, старый, опытный. Гляди-ка, знает, что такое стрельба.
– Это точно! – тоном знатока подтвердил Маленький. – Молодая лиса пошла бы в скачки, а этот понимает, что он на открытой поляне. – И весело крикнул: – Эй, лис! Что, пришёл мышей половить?
Оба не видели, что делает Адония. Она же торопливо набивала новый заряд. Взвела курок, вытянула руку, привстала в стременах…
– Далеко! – крикнул, успокаивая лошадь, Филипп. – Пистолет не возьмёт!
Адония, задержав дыхание, спустила курок. Одновременно с выстрелом замерший вдалеке лис подпрыгнул и забился, поднимая вокруг себя снежный смерчик. Девушка, взмахнув дымящимся пистолетом, крикнула:
– Я пороха – полтора заряда вкатила!
И, бросив лошадь в галоп, понеслась к огненно-рыжей добыче.
Вернувшись, она подняла перед собой действительно старого, с облезлым мехом, ещё подёргивающегося лиса и, глядя на Филиппа, спросила:
– Так что? Похож мой скромный выстрел на умугай-кыч?
Филипп, в седле, прижав руку к груди и слегка кланяясь, подтвердил:
– Не стану спорить, счастливица. До завтрашнего дня – не стреляем.
Адония и Маленький вернулись на хутор, а Филипп направился в сторону фермы и на весь день исчез. Вечером, когда Адония, по своему обыкновению, сидела возле камина и щурилась, глядя на огонь, её учитель вернулся. Шагнув через порог и впустив белый клуб морозного воздуха, Филипп осторожно отпахнул полу и достал большую алую розу с чуть примятыми лепестками. С едва заметной улыбкой посмотрев на ученицу, Филипп протянул её цветок. Адония, не веря себе, встала, приняла в дрогнувшие ладони свежую, благоухающую розу.