Адония
Шрифт:
Длинное бревно коновязи было свободным. Путники спешились и привязали всхрапывающих лошадей. Филипп вошёл в трактир первым.
Трактир был пуст: всех посетителей, как угадывалось из ситуации, распугала компания полупьяных, громко хохочущих моряков. Войдя с яркого света и не привыкнув ещё к полумраку, Филипп не разглядел самого предмета, но увидел взмах одного из матросов и, быстро выставив ладонь на траекторию, поймал летящую в его голову тяжёлую оловянную кружку.
– О, этот – ловкий! – восторженно выкрикнули за столом, составленным из двух или трёх.
Филипп, не обращая внимания, сунул кружку в карман и, пройдя в дальний угол, негромко позвал:
– Хозяин!
Его спутники, благополучно миновав дверь, также прошли в дальний угол. Их появление вызвало у моряков взрыв восторга.
– Какая послушная! – проорал кто-то из них, указывая на откинувшую капюшон Адонию. – Как собачка! Вошла – и тут же к дружку…
– Эй! Собачка! Фью-фью-фью, синие глаз-ки!
Хозяин трактира, опасливо оглядываясь на буянов, бочком подобрался к новоприбывшим.
– Неси всего, что есть из горячего, – сказал ему Филипп, – потом окорок, сыр. Зелени побольше. Вина не нужно.
– Ой, он вина не пьёт!! Младень-чик!..
– Как твою собачку зовут?..
– А мы её сейчас потрогаем за жи-во-тик!..
Трактирщик уставил стол смелых посетителей блюдами и поспешил скрыться в кухне.
– Их восемь, – негромко сказала Адония, принимаясь за трапезу.
– Да, ровно восемь, – кивнул Филипп и понимающе переглянулся с Маленьким.
Они неторопливо ели. За столами матросов стало тихо: там, поспешно очистив столешницы, с затаённым азартом бросали кости.
– Я выиграл! – вдруг проорал молодой, коренастый матрос. – Я первый трогаю, что она там напихала под кофту!
Грубоватое, деревенское лицо его искривила пьяная шальная ухмылка. Встав, он направился к дальнему столику.
– Ну что, – ласково посмотрев на него, спросила Адония. – Потрогать пришёл?
Филипп, и Люпус, и Маленький спокойно ели, как будто и не затягивали их компанию в неминуемую, неравную драку.
– Что ж ты, трогай!
Адония, схватив руку озадаченного матроса, прижала её к груди.
– Вот, ничего не напихала. Всё своё. Вот и здесь то же.
Матрос, отвалив челюсть, с дурашливым ликованием повернулся к товарищам.
– А следующего что ж, не выбрали? – укоризненно-весёлым голосом произнесла «собачка». – Вдруг им опять окажешься ты?
И, выставив из-под стола ногу в длинном ботфорте, жёстким и сильным, совсем не женским движением ударила матроса ниже спины. Едва не свалившись, он пробежал два шага, обернулся.
– Иди, милый, – спокойно сказала нахальная путешественница. – Бросай кости.
– Его больше не считаем! – выкрикнули за столами, и матрос, поспешив к компании, заревел: – Как это не считаем?!
Адония, с довольной улыбкой, в прежней позе усаживаясь за столом, вдруг смутилась и негромко произнесла:
– Я, кажется, патер, при вас допустила грубость… Простите!
– Не видел никакой грубости, дочь моя, – ответил монах.
В этот миг в лицо Филиппу, сбоку, с звонким шлепком ударил обкусанный бок копчёной рыбы. Равнодушно, как будто это была принесённая ветром соломинка, Филипп подобрал этот бок и аккуратно присоединил его к горке обглоданных им куриных костей.
Люпус, неторопливо пережёвывающий белое куриное мясо, не отдавал спутникам никакой команды. Он был молчалив и задумчив. Следы двух отрядов нашлись, о них до сих пор говорили и на улицах, и на рынках, поскольку следы эти были начертаны кровью. Но вот ни одного из виновных в пролитии этой крови не было обнаружено; ни полицейские, ни солдаты не арестовали ни одного из бандитов. Люпус скорбно вздохнул. Были дни, когда он сомневался: «утонули в стычке с пиратами?» Но эти отряды никогда не выходили в море, местом их работы были прибрежные города. «Наткнулись на более сильные шайки контрабандистов?» Не может быть, чтоб два отряда одновременно. «Обнаружены и, чтобы не возиться с доставкой в суд, расстреляны солдатами?» Нет, хоть один человек, да спасся бы… И вот, совсем недавно, отыскался ответ. Мальчишки, ныряя за крабами, увидели на дне, невдалеке от берега, россыпь оружия. И по количеству, и по описанию – в точности, – арсенал одного из отрядов. Где сами бойцы? Понятно, что живой оружия не отдаст. Кто? Кто?? Страшный вопрос. Не объявилась ли в Англии компания новоявленных Робин-Гудов? Какой-нибудь богатый аристократ, «дон Кихот» сумасшедший с наёмниками… Тогда – нужно рискнуть. Выманить его на себя. Если «дон Кихот» шагает по следу крови… Нужно дать ему этот след. Прямо сейчас.
– Наверное, пора расплатиться, патер? – негромко спросил верный Филипп.
– Да, – кивнул капюшоном монах. – Расплатитесь… – И, наполнив голос интонацией, несущей особенный, понятный его спутникам смысл, повторил: – Рас-сплатитесь.
Поливая друг другу, прямо над полом, ягодной водой, Филипп, Адония и Маленький вымыли жирные руки. Тщательно, досуха вытерли. Адония, спрятав в горсти бумажный конус с пороховым зарядом, поднесла его ко рту, откусила вершинку. Взвела курки спрятанных под одеждой небольших пистолетов, разнесла порох по полкам. Маленький сжал под столом лезвия двух метательных ножей.
Филипп встал.
– Братцы! – дурашливо-испуганным голосом крикнул сидящий с краю матрос. – Ловкий сейчас нас побьёт!
– Всех!!
Компания захохотала. Кое-кто принялся закатывать рукава. Однако «Ловкий» направился не к ним, а к трактирщику.
– Хороший гвоздь найдётся? – спросил он и, не дожидаясь ответа, снял со стены сковороду. Снял, двумя пальцами выдернул державший её старый, потемневший, кованный гвоздь.
Встала и путешественница. Загадочно улыбаясь, она подошла к разгорячённой компании. Воображение полупьяных матросов стремительно лепило слепящие, шальные образы предстоящего приключения. Навстречу приближающейся к ним синеокой, смелой и в одежде и в поступках девице летели буйные выкрики, свист, рычание, ликующий хохот. Не дойдя трёх шагов, девушка твёрдо, по мужски, на ширину плеч расставила ноги и, распустив шнур у горла, развела в стороны полы пыльника. Ошалевшим от безнаказанности и от продолжительного буйного веселья матросам открылась гибкая, стройная фигура загадочной путешественницы, её длинные ноги, обтянутые белыми кожаными панталонами, высокая грудь под кружевной белой сорочкой. Однако нового взрыва веселья эта картина у расходившихся буянов не вызвала. Напротив, шум и гвалт в один миг ослабели, истаяли: на животе рыжеволосой нахалки, в мастерски подогнанной к её фигуре кожаной кобуре, от груди до пояса, стволами наискосок-вниз угрюмо отсвечивали металлом два пистолета с поднятыми на боевой взвод курками. И уж вовсе гробовая тишина пала на посетителей трактира, когда девица скупым привычным движением изъяла пистолеты из гнёзд и направила их на онемевшую и замершую компанию.
Тяжело прогремели шаги Филиппа. Он подошёл к сидящему с краю матросу. Словно железный мундштук лошади, сунул в его рот палец, проткнул им щёку и, потянув, как сома на крюке, вытащил побледневшего до меловой белизны матроса из-за стола.
Перед Адонией были составленные в один три стола, за которыми оставались – трое слева и четверо справа. За её спиной послышался тупой, хлёсткий звук, будто в разделочной у мясника ударил топор. Краска сошла с лиц сидящих перед ней матросов. А сзади – новый удар и отчаянный, наполненный болью и ужасом вскрик.