Адская игра. Секретная история Карибского кризиса 1958-1964
Шрифт:
Сообщения, ложившиеся на стол Хрущеву, подтверждали, что венский саммит открывает большие возможности для обеих сторон. Наиболее важным источником информации о намерениях президента была группа из 17 видных американцев, которые по случайному совпадению за неделю до саммита встречались в Крыму со своими советскими коллегами. В эту группу, которую возглавлял известный деятель либерального толка Норман Казинс, издатель журнала «Сатердей ревью», и Филип Э. Моузли из Совета по внешней политике, входили певица Марион Андерсон и Эрвин Грисуолд из Гарвардской юридической школы.
24 мая в разговоре с советским представителем Норман Казинс, прибывший на встречу общественных деятелей СССР и США в Крыму накануне венского саммита,
Казинс прямо говорил об угрозе, исходящей от правого крыла команды Кеннеди{62}. Казинс, в частности, обвинил ЦРУ в ухудшении отношений между двумя странами. Он считал, что аналитические документы и действия ЦРУ «слишком часто ориентируются на рекомендации троцкистских элементов, а также тех, кто порвал с компартией США и является сторонником теории неизбежности войны». За последние несколько лет, добавил Казинс, эти элементы стали «все шире привлекаться к работе в ЦРУ». Этим влиянием отчасти объясняется неудача в Заливе Кочинос. По мнению Казинса, Кеннеди, придя к власти, «уже склонялся к тому, чтобы предпринять начатые против Кубы действия. Но полученное Белым домом жесткое послание Хрущева было использовано правым окружением Кеннеди, чтобы вынудить его продолжать действия против Кубы». Именно это правое окружение утверждало, что если Кеннеди отступит, то во всем мире это истолкуют как «проявление слабости США перед нажимом русских»{63}.
КГБ искало источники получения дополнительной информации. В частности, в ходе конфиденциальных бесед с другими участниками встречи в Крыму, которые представляли широкий спектр политических мнений США. Из этих бесед выяснилось, что на Кеннеди стремились оказать влияние соперничающиеся группы советников. Шеф КГБ Шелепин сообщал, что в разговоре с Робертом Боуи, бывшим руководителем группы политического планирования госдепартамента при Даллесе, Полом Доти, профессором химии в Гарварде, и Шепар-дом Стоуном из фонда Форда, они высказывались по поводу настроений в Вашингтоне. Перед отъездом в Советский Союз они встречались с Макджорджем Банди, советником Кеннеди по национальной безопасности, и его помощником Уолтом Ростоу. Банди и Ростоу заявили, что Кеннеди рассматривает венский саммит как «возможность прозондировать позицию главы советского правительства по основным вопросам и ознакомиться с позицией СССР из первых рук». Повторив то, что в личной беседе с Меньшиковым сказал Эдлай Стивенсон, Боуи и другие американские эксперты отметили, что Кеннеди считает важным услышать изложение принципов советской внешней политики от самого Хрущева. «После кубинской авантюры он склонен не доверять своим советникам». Пусть советский руководитель сам расскажет, каковы его цели в Берлине и Лаосе, почему нет прогресса на переговорах о запрещении ядерных испытаний. Кроме того, саммит окажется полезным и для внутренней политики Кеннеди. Направляя информацию о крымской встрече, Шелепин сообщал МИД, что президент США «хочет произвести на американское общественное мнение впечатление, что он сумел установить личный контакт с Н.С. Хрущевым и теперь знает, как с ним вести дело»{64}.
Будет ли Кеннеди заложником ястребов? Такой вопрос задавал себе Хрущев по дороге в Вену. Вся информация из открытых и конфиденциальных источников, имевшаяся в распоряжении Хрущева, подтверждала заинтересованность Кеннеди в улучшении отношений. В конечном счете президент использовал своего брата ради того, чтобы сообщить об уступках, которые оказались неприемлемыми. Но до встречи с президентом советский лидер не мог знать, до какой степени
Приготовления Кеннеди
До отъезда из Вашингтона Джон Кеннеди попытался установить личную связь с Хрущевым. Братья Кеннеди проводили последний перед саммитом уик-энд в Хайанисс порт, где весь клан Кеннеди отмечал 44-летие Джона. 29 мая Роберт позвонил Большакову из поместья Кеннеди. «Президент хотел бы больше бесед с ним (Хрущевым), только в присутствии переводчиков». Так же считал и посол США в Москве Томпсон. По его мнению, и Хрущеву было бы удобнее встретиться один на один. Хрущев, казалось, дал понять, что будет говорить более свободно наедине с президентом{65}.
Роберт Кеннеди подчеркнул, что Белый дом ожидает скорого ответа. Он хотел бы получить его от Большакова до отъезда в Париж 30 мая. Большаков запросил Москву. Белый дом просил сообщить, получил ли Хрущев это сообщение{66}. В Вашингтоне ходили слухи, что Вена закончится неудачей. Друг и коллега Кеннеди по сенату Майк Мэнсфилд посоветовал президенту быть готовым отказаться от встречи, если «она грозит превратиться в простой обмен мнениями»{67}. Слухи отражали озабоченность ближайшего окружения президента 29 мая Кеннеди обратился к Макджорджу Банди с просьбой выяснить, что говорят ученые о Берлине. Имеется широкий спектр мнений, ответил Банди, от левых, представленных Уолтером Липпманом и Томми Томпсоном, до правых, представленных Дином Ачесоном и Дином Раском. «Ни те, ни другие не ставят под сомнение необходимость гарантии нашего доступа в Берлин. Различия лишь в том, имеются ли у СССР какие-либо законные интересы, которые мы со своей стороны могли бы гарантировать»{68}.
Как и братья Кеннеди, Хрущев также нуждался в советах близких ему людей, чтобы собраться с силами и мыслями перед саммитом. Он был в Киеве, когда в Москву поступила депеша Большакова. Хрущев не был готов ответить на новые вопросы Кеннеди и вновь выказал себя упрямцем. Неважно, встретятся они один на один или в присутствии всего ЦК, Хрущев не собирался менять своих намерений. Но по приезде в Вену он согласился на несколько встреч наедине.
Хрущев ехал в Вену поездом через Польшу и Чехословакию (Братиславу). Когда поезд пересекал чешскую границу, Хрущев пробежал глазами информацию о своем американском оппоненте. Шеф вашингтонской резидентуры КГБ сообщал, что «надежный человек, близкий к Роберту Кеннеди», хотел довести до сведения Кремля, что Джон Кеннеди очень надеется на успех саммита. Президент Кеннеди также благосклонно отнесется к приглашению Хрущева на следующий саммит в Москву. Сотрудник КГБ предположил, что это сообщение инспирировано Робертом Кеннеди{69}.
У Хрущева были все основания ожидать в Вене содержательных бесед с президентом. Кеннеди не раз прощупывал советское руководство. Но он поднимал не те вопросы. В глазах Хрущева запрещение испытаний ядерного оружия больше отвечает американским, чем советским интересам, так как у США имеется количественное и качественное преимущество в производстве ядерного оружия. Кроме того, режим инспекций, навязываемый американцами, бросает вызов советскому суверенитету. Боязнь шпионажа со стороны американцев также служила причиной отказа от сотрудничества в космической области. Кеннеди предстояло получить в Вене суровый урок.
Вена
Опасения Кеннеди сразу же оправдались. Хрущев начал говорить о Берлине, прощупывая молодого президента. Инициативы, о которых Джон Кеннеди сообщал через брата, не оказали никакого воздействия на советского лидера. В первый же день переговоров Хрущев их отмел. Сначала он сказал, что не будет обсуждать проблему ядерных испытаний вне широкого контекста полного уничтожения ядерных арсеналов СССР и США. Затем он отмахнулся от обсуждения совместных космических проектов. Такое сотрудничество, как и запрещение испытаний, невозможно без полного разоружения{70}.