Адвокат инкогнито
Шрифт:
– Господи, о чем ты говоришь? – воскликнула Виктория. – Ты понимаешь, что это разрушит мою жизнь, жизнь моих детей? Что нам останется после такого? Уехать из страны?
– Я понимаю тебя. Но как мне тебе помочь? Дать, как ты просишь, опровержение? Как верно заметил Стас, нет никаких оснований. Однако я готов закрыть глаза и сделать так, как ты просишь. Только не кажется ли тебе, что это тактически неверный шаг? Опровержение лишь усилит интерес к вашему делу и привлечет к нему внимание тех, кто по недоразумению пропустил первую заметку. Тебе оно надо?
– Значит, ничего нельзя
– Обещаю, что наша газета будет стоять в стороне от всей шумихи. Хотя, как я уже говорил, материал – лакомый кусочек… Я готов дать тебе трибуну для выступлений, если ты вдруг пожелаешь подать дело совсем с другой стороны. Что еще…
– Спасибо, Виктор, уже немало, – слабой улыбкой поблагодарила Виктория, словно только сейчас осознав глубину катастрофы, в которую ей суждено погрузиться с головой благодаря чудесному принципу под названием «Гласность».
– Конечно, я сохраню твое инкогнито для моих журналистов. Пусть ты и останешься для них безымянным профессором университета, которого я всегда рад видеть у себя, что бы там вокруг тебя ни происходило. Ведь ты еще придешь?
В его голосе звучало ожидание. Виктория не посмела ответить отказом. Во всяком случае – не сейчас.
Уходя, она уносила в сумочке маленькую белую визитку, на которой, помимо всех обычных реквизитов, значился еще и домашний телефон Виктора, написанный на обратной стороне знакомым размашистым почерком…
Глава 13
Может быть, звучит странно, но Аркадий привык к размеренному ходу следствия и даже сумел приспособить под него свою жизнь.
Для Соболева мало что изменилось. Он так же по вечерам готовил конспекты лекций, проводил занятия в университете, обсуждал с коллегами планы на очередную научную конференцию. В семье тоже все казалось спокойно. Маша и Петя ни о чем не подозревали, а Виктория успокоилась и даже нашла в себе силы встать на его защиту.
Хотя, конечно, он понимал, что его нынешнее положение, его свобода – не более чем иллюзия, которая так же непрочна, как карточный домик, и разрушится по первому же мановению властной руки. Следователь, а за ним и судья легким росчерком пера решат за него его же судьбу на ближайшие годы, и он отправится в тот мир, который уже показал ему свою сущность.
Те два дня, проведенные в изоляторе временного содержания, стали для него своего рода откровением, страшным потрясением, пережить которое ему удалось с трудом. Как можно жить в таком кошмаре целые годы: есть, спать, общаться, улыбаться, когда это необходимо, выполнять нехитрую работу, участвовать в тюремной самодеятельности, писать бодрые письма домой, ему представлялось плохо. Да, честно говоря, он старался об этом не думать. Спрятать голову под крыло, где уютно и тепло, где не властны пролетающие над тобой ветры, – позиция страуса, которая ему сейчас оказалась самой близкой.
И вдруг его хрупкий мир был потрясен до основания известием о том, что следователь планирует провести очную ставку с потерпевшей. Аркадий ощущал себя так, как чувствует себя обычно жертва, которой предстоит еще раз, лицом к лицу, встретиться со своим обидчиком. Он не
– Процедура совершенно несложная, – говорила ему Дубровская, когда они холодным ноябрьским днем направлялись в следственное управление на очную ставку. – Вам не из-за чего волноваться. Для начала допросят потерпевшую, вернее, она сама даст показания. Потом следователь попросит вас рассказать о событиях той ночи. В конце вы сможете задать друг другу вопросы. Вот и вся недолга.
Но это было не все… Адвокат упустила из виду, каково будет ему встретиться с героиней своих кошмаров наяву. Вернее, она и не представляла, что сейчас творится в душе ее подопечного. А у него было такое чувство, что его ведут на свидание с женщиной, которая сама его изнасиловала, причем извращенным способом. Будет забавно, если в кабинете следователя у него помутится сознание.
– Иногда, правда, мои клиенты ощущают небольшой дискомфорт. Их можно понять. Трудно испытывать положительные эмоции, если напротив сидит человек, который говорит о тебе не самые приятные вещи. Но к ситуации нужно относиться проще, – заметила адвокат, словно не замечая терзаний своего клиента. – Считайте, что это хорошая тренировка перед решающими соревнованиями. Как вы понимаете, потерпевшая будет участвовать во всех судебных заседаниях. Поэтому лучше к ее присутствию подготовиться заранее. Кроме того, вам наверняка захочется услышать суть обвинений из ее уст.
Аркадию этого совсем не хотелось. Будь его воля, он бы до конца полемизировал со следователем, а потом и с судьей. Если уж так необходимо, можно было бы поступить проще – дать ему прочитать ее показания в протоколе допроса. Но сводить их лицом к лицу… Брр-р! Соболев внезапно почувствовал озноб.
– Елизавета Германовна, – затравленно взглянул он на адвоката. – А нельзя как-нибудь обойтись без всего этого?
Та удивленно посмотрела на подзащитного, очевидно, не понимая, чем вызван его странный вопрос.
– Никак нельзя. Нам нужно знать позицию обвинения.
Сдалась ей та позиция! Что до него, ему она совсем неинтересна. Неужели он такой трус? Нет, он никогда не считал себя таковым. Он никогда не тушевался перед противником. Правда, до сих пор его противниками могли быть разве что научные оппоненты, которые порой были очень агрессивны, стремясь развалить стройную структуру его доводов, лишить его уверенности. Но у него всегда находились для них меткое слово, изящный афоризм, точная цитата, и публика, кивая головами, аплодировала его находчивости и таланту ученого. Но теперь, когда ему предстояло вступить в поединок всего с одной женщиной, он испытывал робость и почти суеверный страх.