Адвокат по сердечным делам
Шрифт:
– Мы на следственное действие! – провозгласил следователь, махнув перед носом санитарки книжечкой в строгом переплете. Должно быть, он привык к тому, что удостоверение сотрудника милиции открывало перед ним двери многих учреждений, но сегодня у него случилась осечка. Женщина, объемы которой превосходили его собственные в несколько раз, не замерла перед ним в священном трепете, а, очевидно, намеревалась дать ему отпор. Она встала на его пути, подобно шлагбауму, выпростав в стороны две огромных руки.
– Где бахилы? – спросила она, уперев эти руки-бревна в крутые бока.
– Вы что, гражданочка,
Но женщина отнюдь не оробела.
– Это вы читать не умеете! – заявила она, ткнув пальцем в стену, где висело сразу несколько выведенных от руки объявлений. «В больнице карантин по гриппу. Визиты запрещены», «После пользования телефоном трубку оботри антисептиком», «Запись на душ осуществляется дежурной медсестрой», «Перемещение по территории без бахил невозможно!».
Евгения скривилась. Ее всегда коробила казенщина, присущая лечебным заведениям: постельное белье с надписью «Минздрав», душ, который можно принять по записи, странные требования принести с собой из дома чашку и ложку, хамство младшего медицинского персонала. Вот и сейчас последний пункт доконал беднягу следователя.
– Да где же их взять, ваши бахилы? – убито поинтересовался он.
– В автомате, за пять рублей.
Полчаса ушло на поиск необходимого количества мелочи, чтения инструкции к диковинному автомату, стучания кулаком по его металлическому корпусу, пока вконец измученные люди не получили на руки три сморщенных комплекта бахил. Шаркая ногами по выщербленным плитам, они, уже на законных основаниях, направились в палату. Евгения не без внутреннего содрогания перешагнула ее порог.
Помещение было небольшим, рассчитанным на две койки. Но одна из них, укрытая полосатым матрасом с бурыми пятнами, пустовала. На другой кровати лежала девушка, которая на первый взгляд показалась Евгении такой хрупкой и крохотной, что у нее даже защемило сердце. Глаза ее были закрыты, а лицо на фоне безжизненных больничных стен казалось восковым.
Следователь умчался за понятыми, а женщинам приказал стоять молча и не мешать отдыху пациентки. Впрочем, вести оживленную беседу с ней было бы затруднительно еще и по причине присутствия в палате той самой тетки, которую они недавно встретили в коридоре. На ее лице читалось такое искреннее недружелюбие, что обе женщины, поежившись, предпочли дождаться следователя за дверью.
Вскоре подошли две пациентки в цветастых халатах и вязаных носках, и следственное действие началось. Между тем глаза больной оставались закрытыми, словно происходящее сейчас в палате ее не касалось совсем.
– Проводится опознание потерпевшей, – заявил следователь, попутно заполняя протокол. – Для начала я разъясню права участникам следственного действия. Вы вправе высказывать возражения…
– Позвольте мне воспользоваться своим правом, – неожиданно встряла адвокат, и следователь, отложив в сторону ручку, воззрился на нее с явным неудовольствием.
– Что еще?
– Попрошу внести в протокол возражение. Согласно закону, вы должны предъявить для опознания не менее трех лиц. Это дает возможность выбора
– Я имею возможность представить вам одного человека, – заупрямился следователь.
– Да, только если он уже скончался, – с ехидством добавила адвокат, зная, что закон делает исключение лишь для опознания трупа.
При этих словах веки пациентки вздрогнули. Она открыла глаза и с недоумением обвела взглядом присутствующих.
– Что здесь происходит? – прошелестела она одними губами.
– Машенька, голубушка! Проснулась! – всплеснула руками тетка в халате с нежностью, которой от нее трудно было ожидать.
– Вот видите! – торжествующе воскликнула Дубровская. – Пациентка вполне жива. Так что мое возражение остается в силе.
Следователь недовольно нахмурился. Он не думал, что защита будет так принципиальна. Сам он относился к опознанию как к пустой формальности.
– В законе мелочей не бывает, – поучала его адвокат.
Он уже чувствовал раздражение. Они пришли читать ему лекции по процессу или заниматься делом? По-видимому, адвокатесса практикует почасовую оплату и сейчас тянет резину только для того, чтобы выкачать из своей клиентки как можно больше денег. Жаль, та принимает усердие адвоката за чистую монету.
– Я приглашу еще пациентов, – буркнул он. – Сколько вам их надо? Троих? Пятерых? Говорите, у нас в распоряжении целая больница.
Пока Дубровская возражала, подкинув следователю очередной довод, Евгения рассматривала больную. Той на вид было не больше двадцати лет. Хотя, быть может, она выглядела так молодо из-за отсутствия косметики на лице. К тому же она была блондинкой. Чистое овальное личико, припухлые губы, тонкие плети рук на больничном одеяле – она была олицетворением хрупкости и беззащитности. Евгении стало нехорошо, словно она обидела ребенка. Хотя, если разобраться, так оно и было. Она сбила эту девочку и оставила ее умирать на дороге! На ее глаза навернулись слезы. Слезы запоздалого раскаяния. Она сразу даже не расслышала вопроса.
– Что, простите? – перевела она взгляд на следователя.
– У вас есть какие-либо возражения по тому, как проводится данное следственное действие?
– У меня? – удивилась она. Какие еще возражения? Нет.
– Тогда скажите, кого из этих лиц вам приходилось видеть раньше?
Евгения недоуменно осмотрела ряды теток в больничных халатах.
– Имеется в виду, кого вы сбили утром пятнадцатого января на своей машине? – пояснил сыщик, не будучи уверенным, поняла ли женщина его вопрос. Она словно бы витала в облаках. На глазах ее блестели слезы, и следователь посчитал, что она просто боится возмездия.
Лица собравшихся приобрели угрюмое выражение. Они смотрели на Женьку с неприязнью, а санитарка и вовсе превратилась в мраморную глыбу, готовую придавить ее одним только взглядом. Евгения почти осязаемо ощущала эти флюиды всеобщей ненависти. Тем не менее вопрос показался ей нелепым. Кого из них она могла сбить на своей машине? Ну, во всяком случае, ни одну из этих вполне здоровых на вид пациенток, и уж точно не тетку в грязном белом халате. Ее взгляд вновь переместился на Машеньку. Во всяком случае, теперь она знала ее имя.