Аэроплан для победителя
Шрифт:
— Наши рекорды еще впереди, — буркнул Володя. — И не ради них мы тут сидим по уши в машинном масле. Ты лучше спроси Севу, как у него в полете нервюры ломались и машина в воздухе чуть не развалилась.
— Ну да, ей-богу, так и было — стоило приземлиться, как все и развалилось! — весело подтвердил Сева. — Репортеры ржут, как жеребцы стоялые, снимать от хохота не могут, а я из-под обломков вылезаю! Но это было год назад. С того времени многое изменилось. Вот увидите! В машине, которую я готовлю к рекорду, столько доделано и переделано — вы старого
— NAG? — спросил пожилой механик.
— Он самый. Руль высоты мы переделали, хвост удлинили, вместо дурацких этих полозьев поставили шасси, как у вас… ну, это видеть нужно… В общем, аэроплан даже название поменял — теперь это «абрамович-райт». Так что я прежде вас вошел в историю.
— В историю Германии, — нетактично заметил Слюсаренко. И Лидия заметно помрачнела.
— Ну и что? При чем тут Германия? Вот я — русский авиатор, в Германии мне лишь дали возможность, дали деньги… так что же, я теперь — немец?..
В голосе была явственная обида.
— Ну что ты такое говоришь? — не слишком натурально возмутилась Лидия — как всякий человек, которому приходится чуть подвирать из наилучших соображений. — Все мы учимся летать там, где есть возможность. И ты, как только тебе такую возможность дадут, вернешься в Россию — разве нет?
— Если моя авантюра окончится без смертоубийства. Мне уже намекали, что пригласят с моим новым «райтом» в Царское Село. Но сперва — авантюра!
Стоя у дверей и слушая, Танюша поняла наконец, о чем речь: Сева Абрамович собирался лететь из Берлина в Санкт-Петербург; расстояние неслыханное, фантастическое, целых полторы тысячи верст!
— Если хочешь, составим тебе протекцию, — сказал Слюсаренко. — Когда ты действительно хочешь вернуться домой, а не быть всю жизнь заграничным гастролером, тебе нужно участвовать со своим «абрамовичем-райтом» в конкурсе военных самолетов, это будет в сентябре на Корпусном аэродроме. Ты ведь там бывал?
— Бывал, только давно.
— Ты его не узнаешь — там столько всего понастроили! И эллинги для дирижаблей тоже поставили, — сообщила Зверева. — А потом, когда хорошо покажешься, пиши на имя Сухомлинова, примерно так: «Приемлю смелость обратиться к Вашему Высокопревосходительству с покорнейшей просьбой милостиво разрешить мне войти в подведомственное Вам Военное министерство…»
— И обязательно: «…непоколебимо веря в то, что мои аппараты сослужат верную службу отечественной армии в соответствующий момент…» — подсказал Слюсаренко. — Тем более что этот самый момент, будь он неладен…
— Да, — подтвердила Лидия. — И очень тебя прошу, Сева, если будут выпытывать, что ты видел в наших мастерских, отшутись как-нибудь.
— Это все серьезнее, чем ты думаешь. Тут не о призе в тысячу дойчемарок речь.
— Я понял.
— Вот и прекрасно.
Танюша отлично понимала, что подслушивать — нехорошо. Но ей страстно хотелось летать — и всякая новость из дивного мира авиаторов и авиатрисс была для нее исполнена высшего смысла.
Может быть, Абрамович еще что-то рассказал бы о перелете из Берлина в Северную столицу — перелете, который разве что покойный Жюль Верн мог бы сочинить, — но издалека раздался рык автомобильного мотора. Полминуты спустя он смолк.
Таубе, оставивший автомобиль за ангаром, подбежал к мастерским смешной побежкой коротконогого полноватого человечка.
— Королева моя, где вы?! — взывал он. — Я по первому же знаку примчался! «Чуть свет уж на ногах, и я у ваших ног!»
Танюша обрадовалась, узнав грибоедовский стих.
— Федор Иванович! — воскликнула, выбегая из мастерской, Зверева. Тут она увидела Танюшу и очень нехорошо на нее посмотрела.
— Чем могу служить? — осведомился радостный Таубе. — Мне сообщили, что вы с утра искали меня. Простите — спал, спал сном не праведника, а много наколобродившего грешника! Но когда меня растолкали — собрался в пять минут. Будет очень жестоко с вашей стороны, если вы не составите мне компанию за завтраком.
— Охотно, — сердито ответила Зверева. — Только сперва поговорю с этой юной особой.
Танюша сразу поняла: услышит много неприятного.
— Отчего вы преследуете нас? — спросила Лидия, отведя Танюшу в сторону. — Если вы действительно хотите учиться летать — отчего бы вам не обождать, пока будет объявлен набор на летные курсы? Пожалуйста, не приезжайте сюда больше. Мне бы хотелось работать в мастерских без вашего бдительного присмотра.
— Простите меня, Лидия Виссарионовна, — пробормотала вмиг утратившая кураж Танюша. — Я просто хотела сообщить вам, что теперь моя родня не может мне запретить… я вышла замуж, вот и выписка…
— Поздравляю вас, — холодно произнесла Зверева. — Боже мой, опять…
Но это относилось уже не к девушке.
Танюша проследила взгляд авиатриссы — и ахнула от восхищения.
К мастерской приближалась всадница в голубовато-серой «амазонке», сидевшая в седле удивительно ловко, выпрямив тонкий стан и взирая на мир свысока. Ее волосы были убраны в тугой узел на затылке, под полями черного цилиндра, лицо было полуприкрыто серебристой вуалью.
Дама остановила вороную кобылу и замерла, глядя на Лидию и Танюшу сверху вниз, с высокомерием аристократки — но аристократки театральной, это Танюша сразу почувствовала.
Таубе, видя неловкость ситуации, поспешил на помощь.
— Моя королева, вы хотели дать мне поручение?
— Да, Федор Иванович. Вы не могли бы очень быстро отвезти на вокзал нашего друга, Всеволода Михайловича? Он также авиатор, вам будет о чем потолковать. Ему хочется успеть на берлинский поезд, а его саквояж — уже здесь, в гостиницу заходить не придется. Мы невольно задержали его, вы же понимаете — тут для него столько соблазнов…
— Сам Абрамович? — догадался Таубе. — Боже мой, я же только на днях читал о нем! Сию минуту отвезу, где он!