Аэроплан для победителя

Плещеева Дарья

— Если я покажу вам картинки с автомобилями, вы сможете его опознать?

— Ну… я, конечно, постараюсь… А где вы возьмете картинки?

— В газетах. Наша пресса совсем рехнулась — целые полосы отводит под рекламу. Такое рекламируют — в приличном обществе не выговорить, — сердито ответил Лабрюйер.

Трех дней не прошло, как пара комиков, Стрельский с Водолеевым, трагическими голосами зачитывали вслух объявления о продаже безупречного слабительного, идеального средства против геморроя и микстуры для увеличения мужской силы.

— Я рекламу автомобилей никогда не смотрю…

— А теперь придется. Разгадка этой загадки, боюсь, на ипподроме… — тут Лабрюйеру на ум пришли странные бумаги из чемодана. — Ч-черт… простите… Тамарочка, помните, вы говорили, как ночью видели там Енисеева? Той самой ночью, когда убили фрау фон Сальтерн?

— Говорила. Но что, если это не Енисеев?

— Он, голубчик! И если авто, которое вы видели утром в Майоренхофе, и то, которое обнаружили потом на ипподроме, одно и то же, то, значит, на нем привезли труп, чтобы подбросить в беседку.

— Боже мой!.. Если бы я знала!..

— А что вы могли сделать?

— Что-что! Я бы этот катафалк пометила!

— Как — пометила?

— Да поцарапала — этого бы хватило! Сальтерн жаловался, что оставил авто на улице буквально на пять минут — а на него прыгнули уличные коты и ободрали когтями.

— И от котов, оказывается, польза бывает…

— Александр Иванович, правда, что он не захотел дать денег на адвоката для Валентиночки?

— Правда.

— А что, если это он все-таки убийца?

— Он не настолько глуп. Тамарочка, вы лучше меня знаете этот проклятый ипподром и его обитателей. Наш убийца как-то загадочно связан с ипподромом. И автомобиль там появился неспроста…

— Но почему они стреляли в меня? Чем я им помешала?

— Я не знаю. Но как-то нужно позаботиться о вашей безопасности. Я поговорю с Кокшаровым. «Прекрасная Елена» пока что отменяется — Аякс-верзила и Леона пропали безвозвратно, когда вернется Селецкая — одному Богу ведомо… да, и Лиодоров! Он ведь так и не появился. Что, если вам, пока вся эта история не раскроется окончательно, пожить хотя бы в Риге? Я бы нашел для вас надежную квартиру.

Тут Лабрюйер вспомнил Панкратьева. Тот бы не только устроил у себя девушку наилучшим образом, но и охранял бы ее со знанием дела.

— Наверно, это будет правильно, — сказала Танюша. — Но все равно страшновато. Вдруг они меня выследят? Вот если бы у меня был револьвер!

— А вы разве умеете стрелять?

— Конечно, умею! Я ведь не какая-то кисейная барышня! Меня господа офицеры выучили! Больше-то они ничего не умеют — ни красиво комплимент сказать, ни дорогой подарок сделать. Ну так развлекали нас — возили на пикники и учили стрелять по бутылкам. Я и заряжать умею!

Зная лихие наклонности девушки, Лабрюйер сразу ей поверил.

— Ваш револьвер лежит у самой стены, вон там, в кустах, — сказал он и показал в окошко, где именно. — При нем коробка с патронами.

— Ой! Ах! Ура! — был ответ.

Тут же девушка полезла в окно, ловко спустилась по лестнице и вскоре вернулась вооруженная.

— Теперь мне ничто не страшно! — похвасталась она.

— Кроме законного супруга.

— Надо с ним как-то договориться. Что, если я возьму его с собой в летную школу?

— Боюсь, не о таком счастье он мечтает. Вы сперва, Тамарочка, расскажите Кокшарову и Терской, что стали замужней дамой. Потом, когда Терская успокоится, добудьте у нее денег, поселитесь поблизости от ипподрома вместе с Николевым. А потом все как-нибудь само образуется…

— Знали бы вы, Александр Иваныч, как не хочется быть замужней дамой!

Потом, пообещав Танюше, что утром снабдит ее продовольствием, Лабрюйер спустился вниз, лег в постель, и теперь уж уснул мертвым сном. Ему даже Енисеев не снился, ехидный и высокомерный Енисеев, теперь вынужденный скитаться без денег и вещей по меньшей мере до утра, когда ему удастся хоть зайцем доехать до ипподрома. В том, что там у него есть сообщники, Лабрюйер не сомневался.

Утром артисты, зная, как тяжко ему пришлось ночью, будить его не стали — и он невольно нарушил слово, данное Танюше. Часов около одиннадцати его похлопал по плечу Кокшаров.

— Вставайте, у нас новая беда.

— А что такое?

— Похоже, Лиодоров утонул… Ну что за злосчастные гастроли! Теперь спектаклю точно конец. А все Стрельский! Его затея!

Квартальный надзиратель Шульц сидел в комнате Кокшарова, где был установлен телефонный аппарат, и говорил с кем-то из сыскной полиции. Артисты заглядывали туда, но о чем речь — понять не могли.

— Не выдавайте меня, — прошептал Лабрюйеру Стрельский, — и я вас не выдам.

— Вы что имеете в виду?

— Пойдем, объясню.

Лабрюйер осторожно спустился во двор, Стрельский — следом, озираясь, как наемный убийца из плохой трагедии.

— Ну так что же?

— Помните, вы просили меня подбить Лиодорова поухаживать за той красоткой-соседкой?

— Да.

— Ну так я ему и внушил, чтобы он ею занялся. И после этого он пропал!

— Самсон Платонович, «после этого» — не значит «в результате этого». Сей простой истине все полицейские обучены, даже самые тупые. А что стряслось-то?

— Тело из воды подняли. Из реки, то есть, вынули. Там, на берегу, недалеко от мостов, дачи стоят. Не все любят купаться в море, оно тут холодное, а в реке вода не в пример теплее. Дачники пошли купаться, а там — извольте радоваться! Покойник!

— Точно Лиодоров?

— Есть шанс, что не он. Но дачники оказались люди со вкусом — дважды ходили на «Прекрасную Елену», вот и заметили сходство с царем Ахиллом. «Я царь Ахилл бесподобен, хил, бесподобен…» — уныло пропел Стрельский. — Сказали о своем подозрении полицейским, а те уже знают, где искать царей Эллады, тут же адресовались к Шульцу. Сейчас Андрюша Славский с Савелием поедут тело опознавать. Дай Бог, конечно, чтобы не Лиодоров… Но где же тогда Лиодоров?