Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Дышев Андрей Михайлович

— Как грубо, как грубо! — пробормотал я, невольно приседая и оглядываясь по сторонам. От запаха теплой крови у меня стало невыносимо тяжело в желудке, и я отошел к утесу, прислонился щекой к его прохладной шершавой стене. Пока я бегал за веревкой, Рамазанов оставался один, подумал я. А потом, когда мы с Рамазановым смотрели карту, Валери здесь была одна. Нет, нет, я ничего не хочу сказать, я даже боюсь предположить, я просто не могу понять, в башке не укладывается, как это можно было сделать…

Я вернулся к водостоку.

— Ну что? — в один голос спросили меня адвокат и Валери.

— А вы не догадываетесь? — спросил я, переводя

взгляд с одного на другого. Валери сверлила меня своими маслинами, и я заметил, как ужас, который я только что испытал, передается ей. Адвокат, почесывая бороду, нахмурился.

— Кажется, случилось что-то нехорошее? — осторожно спросил он.

— Случилось. Мальчишку убили.

Я принялся надевать рюкзак и уже не смотрел на своих компаньонов. Их глаза не скажут правду. И я им не верю. Ни ей, ни ему, ни Пянджу, ни богу, ни черту!

Адвокат тронул меня за руку и отрицательно покачал головой.

— Не надо, — сказал он. — Вы не о том думаете. Мне кажется, все намного хуже.

Валери едва слышно спросила:

— Вы считаете…

Рамазанов лишь прикрыл глаза и, повернувшись, стал подниматься по водостоку.

Глава 26

В горах никогда не определишь наверняка, как долго придется ползти до вершины или перевала. Видишь впереди взлет, за ним — только синь неба, и думаешь, вот она, вершина, там и передохну, но идешь пять минут, десять, и вдруг из-за «вершины» плавно поднимается новый взлет. Ты чертыхаешься, проклинаешь все подряд и прешь, как танк, к этой верхотуре, надеясь, что она наконец-то настоящая. И снова шизеешь от коварства гор — за вторым взлетом выползает третий. Когда-нибудь они, конечно, закончатся, и за последним взлетом не появится ничего, кроме круговой панорамы, и все пути покатятся только вниз, но когда это произойдет, как расходовать свои силы — никогда не знает альпинист, идущий по незнакомому маршруту.

Так и мы брели по сухому водостоку, как по лестнице, ведущей прямо в небо, понятия не имея, когда доберемся до перевала. Первый час пути Валери щебетала, как птичка, восторгаясь красотой открывшегося нам вида — Пяндж, ущелье с ветвистыми отростками влево и вправо, бордовые, зеленые, желтые пятна на горах и пронзительная лазурь неба отсюда, сверху, выглядели восхитительно. Потом усталость взяла свое, она замолчала, как и мы с адвокатом, и оставшуюся часть пути лишь изредка тяжко вздыхала, чтобы напомнить нам, что она — женщина, существо слабое и нуждается в заботе и сострадании.

И тем не менее я не мог не удивиться тому, как она вела себя в горах. Готов поклясться, что в ресторане или театре она выглядела бы менее естественно, чем здесь, на узкой тропе, проложенной природой, в потертых джинсах, некогда белом свитере и камуфляжной жилетке с автоматом в руках. Будто в ней проснулся мощный инстинкт прирожденной охотницы и Валери наконец почувствовала себя в родной стихии. Она шла по камням бесшумно, привычно держа автомат стволом вниз под правой рукой, бегло оглядывала горы, экономно отдыхала, остановившись на несколько секунд и опершись руками о бедра. Первое мое впечатление о ней, которое сложилось после перехода Пянджа, оказалось обманчивым. Валери не только не стала обузой нам, она шла наравне и, думаю, была способна оказать мне и адвокату необходимую помощь.

Через три часа мы остановились на короткий привал. Валери легла на камни, положив голову на мой рюкзак, и закрыла глаза.

Автомат остался под ее рукой. Тяжелая работа покрыла румянцем ее щеки, на лбу выступили капельки пота. Я сидел рядом с ней и, пользуясь этими редкими минутами, откровенно любовался ею. Адвокат, чтобы не мешать мне, прихватил с собой пустую флягу и пошел на поиски воды.

Пляжный сезон давно закончился, думал я, не сводя глаз с Валери, а кожа ее по-прежнему смуглая, с легким оттенком бронзы. Нет, это не загар, это естественный цвет. Совсем не похожа на литовку. Те белолицые, светловолосые… Как ее назвала Ольга, когда они ругались на борту «Арго»? Она произнесла какое-то очень точное слово… Негритянка? Черномазая? Чурка?.. Нет! Метиска! Вот как! Метиска! Метисы — это помесь индейской расы с белой. Что ж, достаточно точно, есть в ее чертах лица нечто экзотическое.

— Мне горячо от твоего взгляда, — сказала Валери, не открывая глаз.

— Метиска, — сказал я.

Валери слегка приоткрыла глаза.

— Тебе это не нравится?

— Нравится.

— Тогда ладно, смотри, — разрешила Валери, снова прикрывая глаза.

— Разве так бывает — по национальности литовка, фамилию носишь армянскую, а внешне похожа на индейку.

— Индейка — это птица, ее кушают. А я похожа на перуанку.

— Почему именно на перуанку?

— Потому что мой папа перуанец… Послушай, Кирилл, а почему ты такой догадливый?

— Папа перуанец, а мама литовка?

— Ну наконец-то сообразил!

— Редкостный у тебя замес. Потому ты такая горячая?

— Я холодная. Пощупай мои руки! — И она протянула мне остывшую ладонь.

Адвокат затолкал в рюкзак влажную флягу. Отжал платок, повязал его на шею. Кажется, он опоздал — шея была красной, словно на нее вылили кипяток.

Солнце старалось вовсю. От ослепительного света, который залил горы, мучительно болели глаза. Я смотрел на мир через тонкую щелочку век. Валери зачесала на глаза челку, но я не стал вслух сравнивать ее с болонкой — на ее плече уж слишком демонстративно покачивался автомат. Мы медленно поднимались выше, и казалось, что привал не только не прибавил, но даже отнял у нас часть сил. Валери начала отставать и вскоре сравнялась со мной, лишив меня удовольствия любоваться ее тугой попкой.

— Вчера ты купалась в Пяндже, — сказал я. — Сегодня вымотаешься на этом подъеме, а завтра начнешь мерзнуть на леднике. И на всю оставшуюся жизнь будешь сыта приключениями и романтикой.

Валери ничего не ответила, и я принялся раздумывать, чем бы еще ее испугать. Адвокат отрывался от нас все дальше и дальше. Он неплохо ходил по горам, его выносливости можно было позавидовать. Он не оглядывался и вскоре потерял бы нас из виду, если бы водосток внезапно не оборвался. Вокруг нас полукольцом теснились горы. Мы стояли посреди огромного цирка. Теперь во все стороны начинался равновеликий подъем.

— Куда прикажете идти дальше? — спросил Рамазанов, дождавшись нас.

— Прикажи ему остановиться здесь на ночлег, — сказала Валери, едва отдышавшись.

Я нашел место нашего расположения на карте. Подъем, к сожалению, не ограничивался только стенами цирка, а широким контрфорсом уходил влево на обширное плато, где белыми пятнами были обозначены ледники.

— Ножки болят? — спросил я у Валери, состроив страдальческую физиономию. — А ведь говорила тебе мама: учись хорошо, доченька, будешь врачом. Не хотела, поленилась. Теперь таскайся по горам с автоматом на плече.