Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Шрифт:
Адвокат сидел на корточках над кастрюлей и помешивал в ней ложкой. Струился дымок. Я уловил запах еды и только сейчас понял, насколько голоден. Адвокат, увидев меня, молча махнул рукой.
Я сел рядом с примусом, прислонившись спиной к скале, и стал любоваться закатом.
— Блаженны минуты, когда дети, а равно и женщины, засыпают, — каким-то певучим голосом сказал адвокат, поднес к губам ложку, подул на желтоватый рис и снял пробу. — Сыровато. Еще минут десять. Выпить хотите?
Он развел в алюминиевой чашке спирт, и мы по очереди сделали по глотку, пожевали
— Все как в обычной жизни, — задумчиво сказал адвокат. — Тайком от женщин мужчины пьют на кухне и закусывают тем, что попадется под руку. Вы, кажется, тоже не женаты?
— К счастью, уже нет.
— А я, к сожалению, еще нет. Не нашел ту, которая смогла бы привыкнуть к моему не совсем мягкому характеру. Были другие, готовые идти со мной хоть на край света, но сердце ждало любви… Да, грустно.
— А вы, оказывается, лирик.
— В какой-то степени. Все мы лирики, когда начинаем ценить то, что не ценили раньше. М-да… Простите, что я влезаю в ваши личные дела, но мне кажется, что вы и Валери идеально подходите друг другу.
— Правда? Никогда бы не подумал.
— Со стороны виднее.
— Неужели вы считаете, что я достоин женщины, которая предпочитает ложиться в постель с автоматом, а не с мужчиной?
— Вот что вас беспокоит! — Адвокат кивнул. — Признаться честно, меня тоже.
— Что девушка вооружена, а двое мужчин безоружны?
— Да.
— Тогда почему вы так легко отдали ей автомат?
Рамазанов пожал плечами.
— Признаю свою ошибку. Вовремя не отреагировал. — Он снова помешал плов, постучал ложкой о край кастрюли. — Скажите, Кирилл, значит, вы предпочли бы, чтобы автомат нес я?
— Ошибаетесь. Я всегда предпочитаю сам быть при оружии. Как вы говорите, профессиональная привычка. А почему это вас интересует? Хотите выяснить, кому из вас двоих я больше доверяю?
— Ну, допустим.
— Я не доверяю вам обоим.
— А я, как ни странно, больше доверяю вам. Теперь больше доверяю вам, — уточнил он.
— Напрасно, — покачал головой я.
— Да нет, не пытайтесь навесить на себя не свойственные вам ярлыки. Вы человек сильный и принципиальный в какой-то степени, вашей натуре непривычно делать то, что мы делаем. Но вы никогда не предадите, не выстрелите в спину, не ударите исподтишка. В этом я абсолютно уверен. Кроме того, вы не причините мне вреда еще по той причине, что без меня не сумеете перейти границу, вынести наркотики из приграничной зоны и тем более продать их.
— А в ней, — я кивнул на палатку, — не уверены? Вы думаете, она способна выстрелить в спину?
— Увы! Я думаю, что Валери при определенных обстоятельствах может это сделать.
— Низами Султанович! — Я сделал паузу и выразительно посмотрел в его глаза. Мне захотелось его проверить еще раз. — Валери удивляется моей патологической несообразительности. Я же, в свою очередь, удивляюсь тому, как странно вы подошли к подбору компаньонов. Один жадный и жестокий человек, вторая способна предать. О чем вы думали раньше?
Адвокат покачал головой.
— Опять,
— А почему вы говорите «владеет», «отличается»?
— А вы предпочли бы говорить о нем в прошедшем времени? Но как говорили вы, когда воевали, о людях, тела которых не были найдены?
— Вы думаете, что картавый жив?
— Я буду предполагать это до тех пор, пока своими глазами не увижу его труп. Пока же вы нашли труп мальчика.
— Вы думаете, что это сделал картавый?
— А вы так не думаете? — Рамазанов приподнял брови.
— Допустим, что он жив-здоров и вчера утром бродил по берегу. Но, кроме него и отары, там же были еще три человека.
— Ах, вот в чем дело! Значит, вы подозреваете меня или Валери.
Мы замолчали. Адвокат помешивал плов, я смотрел на далекую горную вершину, самый кончик которой еще горел оранжевым светом, словно раскаленный в печи меч, лежащий на наковальне.
Глава 27
Ночью было холодно, палатка содрогалась от порывов ветра, и колышки, укрепленные булыжниками, чудом выдержали такой напор непогоды. Валери лежала у круглого окошка, которое было закрыто куском плотной ткани на липучках, но все же оттуда тянуло, и во сне она прижималась ко мне, в итоге к утру я лежал чуть ли не в обнимку с адвокатом, а Валери — едва ли не на мне.
Вставать не хотелось, хотя через щели закрытого окошка уже пробивался молочно-белый свет. Немного ныли спина и ноги. Из-под полуприкрытых век я наблюдал, как Рамазанов вылезает из мешка, вынимает из карманов палатки бритвенный прибор, помазок и тюбик с кремом. Какая глупость, подумал я, носить бороду и каждое утро ее подбривать.
Вжикнула «молния», он вышел наружу, и еще несколько минут я слушал, как гудит примус, звякает посуда. Затем полог палатки отошел в сторону, и я снова увидел адвоката. Он смотрел на меня, но я продолжал притворяться спящим. Рамазанов, стараясь не шуметь, взял мой горный ботинок и исчез. Через минуту так же беззвучно он вернул его на место.
Интересно, подумал я, что это еще за манипуляции с обувью? Я привстал, выехал из спальника, взял ботинок и на всякий случай посмотрел внутрь, потряс его, после чего надел.
— Вы уже проснулись! — сказал адвокат, когда я высунулся наружу. Он сидел, склонившись над зеркальцем, закрепленным на плоском камне, и старательно намыливал свободную от бороды часть щек и шеи. — Будите нашу даму, кофе вот-вот будет готов.
Река, узкие полоски берегов, песчаные отмели и кустарники, видом которых мы любовались вчера вечером, исчезли, словно их никогда и не было. Исчезла и сама земля, покрытая сверху толстым слоем облаков, и теперь казалось, что из матово-белого моря, которое разлилось до самого горизонта, торчат островки гор.