Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Шрифт:
Афганцы вели себя достаточно бесцеремонно, как, впрочем, мы того и заслуживали. Бородатый мужичок, бритый наголо, покрытый круглой шапочкой, рывком повернул меня лицом к машине, заставил опереться о нее руками и быстро обыскал. Мои карманы опустели, но по этому поводу я не стал сильно печалиться — там ничего особо ценного не было. Затем он таким же образом обыскал адвоката и Валери. Я молча терпел, когда руки афганца шарили по карманам ее джинсов. Это еще не самое страшное, думал я, когда нас, легонько толкнув в спины, повели куда-то вверх по тропе, вдоль ряда серых мазанок.
Валери шла рядом со мной. Я время от времени кидал на нее взгляды. Она была
Адвокат шел за нами, я не оборачивался, да и необходимости в этом не было. О чем говорить, если мы даже не представляли, что ждет нас в ближайшее время. Афганцы тоже молчали. Они конвоировали нас с таким оттенком скуки и обыденности, будто им каждый день приходилось останавливать на дороге машины, угнанные представителями великого северного соседа.
Мы свернули в проулок. Один из афганцев подошел к сараю, отпер большой амбарный замок на его дверях, открыл одну створку и жестом пригласил нас зайти внутрь.
Я, как истинный джентльмен, пропустил Валери вперед, затем вошел сам. Адвоката, кажется, слегка подтолкнули хлопком в спину.
Дверь за нами закрылась, клацнул ключ в замке. Мы стояли в полусумрачном сарае без окон, свет в который проникал через щели в двери. Земляной пол, голые серые стены, потолок, с которого, как электропровода, свисают соломинки… Я почувствовал, что мои губы неудержимо расплываются в улыбке.
— Кажется, вы чему-то радуетесь? — спросил адвокат, присаживаясь у стены на землю.
— Мне смешно.
— Это бывает, нервы… Ах, мерзавцы, трубку отобрали, так бы закурил перед смертью.
Валери стала тарабанить кулаками в дверь. Я подошел к ней и положил руки на плечи:
— Не шуми, а то тебе предоставят отдельную камеру.
— Ты предлагаешь спокойно дожидаться, когда нас расстреляют? — спросила она, резко обернувшись.
— А ты предлагаешь выломать дверь?
— Но ведь надо же что-то делать?
— Надо, — согласился я. — Спроси, к примеру, у господина адвоката, так сказать, руководителя нашей экспедиции, что он намерен делать дальше, кроме как мечтать о своей трубке.
— Не надо острить, Кирилл, — унылым голосом отозвался из своего угла Рамазанов. — Никто не давал вам гарантий, что все пройдет гладко. Я предупреждал, что мы идем на риск.
— Имейте мужество признать свою ошибку, а не списывайте ее на риск, — ответил я.
— Вот как, ошибка? А уверены ли вы, что мы благополучно дошли бы до места пешком, через горы? Вы можете дать стопроцентную гарантию?
— Да что вы подсчитываете проценты! — отмахнулся я. — Есть такие понятия, как обоснованный риск и бесшабашность, которая часто граничит с мальчишеской неопытностью.
— Ну вот, договорились! Значит, я, по-вашему, мальчишка?
— Да замолчите же вы! — крикнула Валери. — Как бабы в переполненном троллейбусе! Нам больше не о чем говорить?
Я был зол на адвоката, но замолчал и даже устыдился своей несдержанности, сел под дверями, прижался лбом к доскам, рассматривая через щель узкую улочку, щербатый дувал и человека с автоматом, сидящего на корточках. Валери ходила по сараю из угла в угол.
— Глупо, глупо почти достигнуть цели и попасться в лапы бандитам. Что им от нас надо? Деньги — у меня было около тысячи долларов — они забрали, автомат забрали, рюкзаки
Адвокат сидел с закрытыми глазами.
— Надеюсь, — медленно сказал он, — никому из нас не надо напоминать, что только одно слово про наркотики автоматически подводит нас к пуле. Нас, — повторил он. — Я имею в виду себя и Валери.
Я скрипнул зубами:
— Рамазанов, я отлично все понимаю. Ваша реплика, конечно же, относится ко мне одному. Вы подсказываете мне, как обрести свободу и избавиться от вас. Спасибо, я подумаю над вашей идеей.
Через минуту адвокат добавил:
— Не обижайтесь. Я сказал только то, что сказал, ни на минуту не сомневаясь в вашей порядочности.
— Но я в вашей уже сомневаюсь.
— Опя-ааать! — завыла Валери и схватилась руками за голову. — Я думала, что это свойственно только женщинам.
— Нет, почему же! — воскликнул адвокат. — На всякий случай надо расставить все точки над «и». Вдруг больше не встретимся.
— В аду встретимся! Крайнюю правую сковородку не занимать! — Валери снова начала ходить по сараю.
— Это, пожалуй, самое неприятное во всей нашей истории — то, что мы встретимся в аду, — пробормотал я. — С господином адвокатом я предпочел бы никогда больше не встречаться.
— Интересно, из-за чего это я попал к вам в такую немилость?
Я, глядя на его обгоревшую на солнце лысину, на нелепую в нашей ситуации подчеркнутую аккуратность гладко подбритых щек, на его жалкую попытку выглядеть человеком гордым и несломленным, понял, что сейчас наговорю ему гадостей.
— Вы, — медленно сказал я, — маленький человечек, который вздумал покорить мир, который поставил себя в центр Вселенной; вы, который превыше всего ценит только свои слова и поступки и только по ним определяет ценность других людей; вы, вечный неудачник, троечник, посредственность, удел которого — завидовать другим и подозревать их в нечестности, — вы спрашиваете меня, почему я к вам плохо отношусь?
— Кирилл! — с укором сказала Валери. — Что ты говоришь!
— Нет-нет, — остановил ее адвокат. — Очень интересно. Прошу вас, Кирилл, продолжайте.
— А мне больше нечего добавить, — махнул я рукой.
Адвокат опустил глаза. Скулы на его щеках вздулись. Минуту он молчал, с трудом переваривая то, что я ему выдал.
— Да, вы правы, — наконец сказал он. — Я неудачник. Я троечник. Мои однокашники давно перебрались в Москву. А те, кто остался в Ереване, ездят на белых лимузинах. Один — зам генерального прокурора республики, другой — юрисконсульт крупной торговой фирмы. А у меня до сих пор нет ничего, кроме комнаты в коммуналке и работы, где я разбираю в основном семейные ссоры. Но вы не правы в том, что я завидую. Я никому не завидую, Кирилл! — Он поднял голову и в упор посмотрел на меня. — Никому! Я отлично представляю, какое место занимаю в жизни. Я знаю свои возможности, и у меня нет никаких иллюзий в отношении себя. Но я доволен своей жизнью и уважаю себя, несмотря на свой небольшой рост, лысину и то обстоятельство, что сижу под арестом в этом загаженном сарае. — Он сделал паузу и тише добавил: — А что касается подозрений в нечестности, то я хочу сказать вот что: мы все здесь одним миром мазаны, хотим заработать деньги своеобразным способом, о моральной стороне которого можно много спорить. Но в одном вопросе я никогда не сомневался и не сомневаюсь теперь — есть подлость и порядочность, верность и предательство, трусость и благородство. Эти понятия я никогда не путаю и очень хотел бы, чтобы люди, которые меня окружают, тоже их умели различать.