Agape
Шрифт:
– Дилан Барннетт! – слышится голос возле билетных касс, окликающий брюнета.
Крепко стискивая мою ладонь, Дилан встречает взглядом ранее неизвестного мне молодого человека.
– Билл! Рад тебя видеть, – отвечает он.
Парнишка в форме работника кинотеатра и забавным хвостиком на голове как раз закрывал главные двери, но откладывает это дело.
– Так уж и быть, – вздыхает он. – Вот ключи. Ты опоздал.
– Да, я знаю, – Дилан не отвечает на дальнейшие слова Билла. Он здесь недавно, а уже завёл приятелей, которые доверяют ему до такой степени, что готовы пустить на
– Только будь там осторожней, – Билл говорит мягко, будто боится лишний раз нам возразить.
– Да-да. Знакомо, – стонет Дилан жалостливо.
Он не желает слушать нотации по безопасности. Билл впервые переводит взгляд на меня и останавливает взгляд на кистях наших соединённых рук; оглядывает куртку Дилана на моих плечах. В его глазах появляется непонятная требовательность, которую я подмечаю, но в тот же миг оставляю позади – Дилан идёт вперёд сквозь темноту, будто точно знает, где что стоит. Дилан спокоен, его дыхание ровное. Мы вместе выбираемся на плоскую крышу здания на студёный ночной воздух и долгожданный свет.
– Всё будет просто великолепно, – мурлычет наконец Дилан.
Он легко улыбается; в глазах Дилана читаются уверенность и радость. Столь прекрасные, яркие моменты жизни обязаны быть всегда на открытом воздухе. Воздушные и лёгкие, как бабочкино крыло. С западной стороны небосклон погружён в синеву и видна торжественная, медово-красная луна; она деспотично захватила в свои владения небеса. Свет падает, создавая потрясающий эффект.
5 глава
Грейс
Мы вместе сидим на краю крыши, свесив ноги и ожидая затмения. С минуты на минуту оно настанет.
– Почему ты переехал? – спрашиваю я, слушая частое биение его сердца, звук ветви на ветру. Дилан кончиками пальцев щекочет моё обнажённое колено, куда не доходит ткань лёгкого кружевного платья.
– Чопорность моей нации хороша, но хотелось бы попробовать вашей западной свободы духа, – красноречиво отвечает он. – Были некоторые причины, принцесса, – а Дилан любит пресекать любые вопросы о себе у самого корня! Чувствую, что Дилан – лучший психолог, которого я могла встретить в жизни.
– А почему тогда ты тратишь время на биологическом факультете, если и так открыл по выставке на каждом континенте?
– Для общего образования. К тому же я очень любопытен до знаний.
Дилан Барннетт
Я решил перестать бороться, ведь все мои усилия напрасны. Говорю твёрдо, хотя и смеясь. Мне нравятся ненавязчивые ласки Грейс, как он гладит мои руки, затем прикусывая пальцы. Вся улица была, словно на ладони, а здания кажутся такими искусственными, отшлифованными, гладкими. По крайней мере, я более не просыпаюсь с криком в ночи'.
Грейс
– Али часто нечаянно бросала фразы о тебе. У меня сформировалось о тебе чёткое представление, но я и не думал, что ты так хороша, – мурлычет он, и я сама улыбаюсь от ласкающих слух слов. Но мне остаётся непонятно, как Дилан узнал
– Нечестно признаваться в подобном, когда жизнь человека полностью в твоих руках, – неосознанно выдаю я, глядя на тротуар под нами. Приличная высота; Дилан лишь усмехается и сильнее стискивает мою руку. – Я сама не разобралась ни в чем на данный момент. Даже на половину, – уже шепчу я и касаюсь пальцами скул Дилана. Он вздрагивает, но продолжает неотрывно глядеть на меня.
«Ты не так прост, сукин сын», – почти что выпаливаю я. Одинокая машина проезжает по дороге; так много указательных знаков и проводов над землёй; вдалеке маяк на стеклянных скалах.
– Одиннадцать часов и сорок одна минута. Посмотри на луну, – он поднимает руку, указывая куда-то ввысь. – Вон там, ты видишь?
Приподнимая голову с его колен, я сажусь в обыкновенное положение. Мелодии ночного города в единении с тихой, кроткой природой сменяются в голове на «Down Low» Alex Winston. Луна выступает из-под мраморных облаков, начиная постепенно угасать. Игра теней.
***
Мы вместе в автомобиле. Не смогли без подобного прощания; я сижу на его коленях и ненасытно зарываю свободную левую руку в его волосы, крепко тяну. Это заставляет Дилана целовать меня ещё с большим упоением, проводя губами, а затем языком, полностью закрывая мои губы и вновь открывая их. Чувствую одну его руку, проводящую по моим позвонкам и прижимающую поясницу к рулю. Поцелуй в губы – это всегда так лично, так интимно. А он делает это пленяюще. Делает так, что я мучаюсь от одной мысли об этом. Прижимаюсь губами к круглому шраму на его плече, слегка оттягивая ткань чёрной майки. Ресницы Дилана дрожат, подливая масла в огонь, и он порывисто вздыхает:
– Порви с Зедом, атеистишка. – Карие глубокие глаза и частое дыхание. Он отстраняется. – Сделай это, – шепчет он прямо перед поцелуем в губы.
– Что? – Я отстраняюсь и спиной вжимаюсь в холодный руль.
– Ты меня слышала! Порви с Зедом, – ощущение, что Дилан снёс мне голову с плеч, как инквизитор – язычнице. – Нельзя страстных натур ограничивать в чувствах.
– Я не пойду на это. Я люблю его.
Он лишь нежно обнимает меня на прощание, скрывая своё частое дыхание и нетерпеливость, гнев.
– Разве любишь? Ты ведь сейчас со мной, малышка. Выводишь рисунки на коже, на шрамах, сидя на моих коленях.
Да, душою я уродлива; осуждайте меня! Так бывает: на террасе, в лунном свете, когда один потребовал от другого принципиально невозможного, мы молчим и разглядываем луну, я ёрзаю, откашливаюсь. В конце Дилан огорчённо трёт переносицу, а я наклоняюсь вперёд, беру его за руку, притягиваю к себе, целую – и ощущаю его руку на своей щеке, мне удивительно хорошо и легко.
– Я тебя не знаю, Дилан. Я была бы сумасшедшей, если бы по первому требованию бросила Зеда, которого знаю всю жизнь.