Agape

Анна Элфорд

Рядом с Зедом я чувствую себя как школьница; но я к нему очень привязана, знакомы целую вечность.

– Иди-ка к черту, – сказала я откровенно.

Спустя годы я буду рассказывать об этом романе, вся жалкая и состарившаяся, или же такая же дряхлая, но роскошная и элегантная; буду рассказывать, как всё начиналось: он меня поцеловал, потом оскорбил в машине, как ту девушку, о которой Дилан рассказывал у пиццерии; мгновение, в котором он навсегда останется после смерти.

***

Стою на темной кухне, все обитатели дома спят. Мать заметила, как парень (Дилан не понравился уже издалека, по одному силуэту) высадил меня у дома. Она не знает ни черта о ситуации – у неё океан других

забот. Я учусь жизни и справляюсь со всем сама. Здания городка посерели, темно. Никаких размышлений в моей голове нет вовсе; сонливость и меланхолия окутывают. Замечаю пачку сигарет на столешнице, зажигалку. Закурив, я облокачиваюсь о гладкую мраморную поверхность столешницы и смотрю в окно; никогда не пробовала до этого табак – жжение в глотке, а горький дым дошёл до самих лёгких. Мужественно терплю и спокойно выдыхаю проклятый дым. А лопасти вентилятора на потолке всё крутятся и крутятся, так неспешно и размеренно разгоняя густой смог. Я сажусь на пол, обняв колени, и курю. Наблюдаю за вращающимися лопастями и за тем, как все ещё живая муха двигается по липкой ленте; и вот – смерть. Мне не по себе. Тушу красный огонёк о подошву. Хорошо, что тот ужас с Викторией в прошлом, уже две с половиной недели; просто отлично, что тот женский силуэт пропал. Надеюсь.

Дилан Барннетт

«Немного грубой силы… никогда не повредит», – говорю я сам себе. Но ведь это правда! Чуть ли не рычу, когда оглядываю получившуюся картину в мастерской. Это не сравнится с прежними мастерами! В этом городке так хорошо творить… вот почему я переехал. Но я всё ещё полное ничтожество.

«Ты будешь счастлив…», – говорил я себе когда-то. Смешное дерьмо, да? Не жалея бранных слов, рву грунтованный холст и кидаю на пол. Мне ещё необходимо выполнить заказы (мои работы покупаются благодаря обаянию). Если бы мой безмозглый отец догадался откладывать деньги, а не мотаться вместе с маленьким мной по всей Британии, то все было бы проще. В этой ужасной атмосфере ночной боли молча прикусываю сигарету. Но я добьюсь своего рано или поздно, она это понимает? Что Грейс сейчас делает?

6 глава

Грейс

Будильник звенит ранним утром. Я, собравшись и попрощавшись с Кэррол и Майком, отправляюсь на занятия пешком. Вот и наступила, после нескольких одинаковых дней, пятница – день встречи в студенческом сообществе. а Меделин – богемная девушка в красном старомодном кабриолете гла0-s – кричит и сигналит, когда наконец замечает меня:

– Ты чертовски выглядишь, Грейс! – вскрикивает она.

Меди больше всех на моём факультете пришлась мне по душе. Длинные рыжие волосы и светлая кожа так восхитительны; хлопковое кружевное платье, ярко-красная помада дополняет образ. Меделин можно назвать глупышкой: она подписала себе в моих глазах декларацию интеллектуальной импотенции своими нескончаемыми жалобами, что ей нечего делать.

Под заходящим солнцем мы вместе оказываемся у двухэтажной кирпичной постройки. В каждой комнате включён свет. Интересно, что за хаос происходит в них? Замечаю Джексона – первое знакомое лицо здесь. Он проводит нас сквозь громкую группку, состоящую из татуированных парней в чёрных одеждах. Несколько секунд ощущаю их взгляд на себе, но вот мы уже проходим вглубь двухуровневой комнаты, смешиваясь с толпой.

– Каков шанс, что я смогу сама познакомится со всеми в этом помещении? – интересуюсь я у него со смехом.

– Минимальный, – улыбается Джексон.

– Минимальный – это, видимо, британский вариант фразы «хрена с два у него есть какой шанс», – встревает Меди и поправляет волосы одним лёгким движением руки, глядя в ему в глаза.

– Я австралиец, – усмехается блондин.

– У вас королева на банкнотах, вы британцы, – настаивает Меделин.

Пройдя

в дверь мы попадаем в огромную комнату с неоновым рыжим освещением. Две лестницы у стен, а между балкон, выходящий на нижний ярус. Громкая музыка; недалеко стол для пин-понга. Левее – три полностью забитых дивана и множество кресел вокруг. То и дело через арки заходят и выходят люди. Я ощущала свежий запах свежевыстиранных хлопковых штор; собаки лаяли н громкую музыку. Я чувствовала вдохновение, замерев у лестницы: лица, голоса, движения эхом повторяли друг друга. Я такая же? Они хотят быть особенными; особенным итальянцем, особенным евреем, особенным индусом – они с рождения определяют себя именно так. Но, как считал Бродский, стоит определить себя сперва как человека, и не лезть в «эти большие дела, они очень сильно туманят».

«Кто я?» – на этот вопрос ответ будет не “актриса с океаном заманчивых предложений”, а моя характеристика как человека. Но его услышат только близкие, ведь никто не хочет быть уязвимым перед незнакомцами! Мгновение наедине с собой, а затем присоединяюсь к грохоту. «Наплевать, наплевать», – мысленно повторяю я, проходя сквозь терпкий туман сигарет.

Проходит час, а Зед всё ещё не подходит ко мне, мелькая в компании панков. Погружаясь всё глубже в пёстрый разговор, я чувствую умиротворение. Из таких мгновений и составляется вечность. Слова-огни, тот красный, тот жёлтый, возникнут и останутся. Некие ускользнут, улетят, исчезнут крича, а им будет вторить эхо, отражаясь друг от друга в унисон музыке. Одно мгновение останется со мной ненадолго, а потом исчезнет в смертной бездне памяти – я выхватываю из толпы желудёвый цвет и одновременно чувствую, как впечатывается в мою кожу крест на груди Али и её руки крепко сжимают меня.

Все приземляются рядом: Логан, Али и.... и отдельная коробка на стеллаже моей жизни – Дилан. Пока он переговаривался с однокурстиками я думалаа о том, как рада видеть этого брюнета среди незнакомцев, несмотря на его ужасные требования! Зед вместе с Алексом усаживаются на другом диване; мой парень ревностно пытается поймать мой взгляд, а я неотрывно наблюдаю за Диланом. Боже, как же он красив в этом фиолетовом свете! Но когда Али обращается ко мне, приходится отвернуться, прервав невербальное общение.

– Грейс, все собираются играть в «правда или действие». Будешь с нами? – спрашивает она.

– Я за, – говорит Дилан позади меня.

Вновь разворачиваюсь к Дилану, он отпивает из стаканчика. От Дилана не ощущается никакого запаха перегара, лишь привычный, необъяснимый аромат его самого и немного мяты. Он наклоняется и шепчет, обжигая горячим дыхание ухо:

– Мы с тобой уже обсуждали это после стихов поэта, атеистишка. Они мелкотравчатые люди, но как бы мы с тобой ни зачитывались Ницше, пока что мы подобны им, и мы вдвоём среди них. – Господи, когда находишь того, с кем можно поговорить на темы, отличные от быта и сплетен о знаменитостях, разум которого бессловесно уравновешен с твоим, как жидкость в сообщающихся сосудах, – это идеал. Интеллект – это слишком сексуально. – Ты ведь всегда играешь – так подыграй и сейчас.

Дилан, как нож, проходит все насквозь: одновременно он и внутри, и вовне, наблюдает. Я ощущаю его так же сильно, как «Сон в летнюю ночь» Шекспира, и соглашаюсь.

Когда присоединяется Логан, и мы начинаем играть. В течение игры Меделин уединяется с Джексоном в спальной комнате наверху; Алекс выкуривает косяк, предоставленный ему Зедом (вот от кого явно не ожидаешь!). Далее Логан рассказывает какую-то научную теорию одними бранными словами; Дэн целует девушку, случайно проходящую мимо. Глупая затея. Легкомысленные действия и провокационная правда. Хорош только коктейль, который Логан делает в совершенстве. Али с Диланом шутливо переговариваются, а я чувствую, что водка начинает постепенно действовать, туманя рассудок и сгущая краски. Моя хмельная сторона довольна, что Зед, не удосужившийся банально встретить и поприветствовать меня, теперь злится, что я смеюсь вместе с Диланом.