Агент его Величества
Шрифт:
– Это удивительно… удивительно, – шептал он. – Как в Грузии…
– Вы тоже поёте в театрах? – насмешливо полюбопытствовал Катакази.
– Вам бы всё ёрничать. Неужели вы глухи к прекрасному?
Резидент не ответил. Его веселило это упоение, а молодой задор он находил жалким.
– Сейчас будет антракт, – сказал он. – Не желаете пройти в буфет?
– Н-нет, благодарю вас. Мне бы хотелось остаться здесь.
Катакази проследил за его взглядом и ухмыльнулся.
– Что ж, понимаю вас. Вы опять увидели свою нимфу. Но боюсь, что вынужден настаивать. Мне бы не хотелось оставлять вас одного. Война, знаете ли.
– Так в чём же дело? Не ходите никуда, сидите здесь.
– Мне надо поговорить с одним человеком. Буфет для этого – самое подходящее место. – Он ещё раз усмехнулся. – И не скрипите зубами. Ваша прелестница, скорее всего, тоже направится туда. Так что я делаю вам услугу.
– Неужели? – вырвалось у гардемарина. Но он тут же смутился и отвёл глаза.
Бродя меж разряженной галдящей толпы, он всё искал ту, ради которой пришёл сюда, но не находил. Катакази всучил ему бокал вина, что-то бубнил на ухо, похлопывая по плечу, а Чихрадзе не слышал его. В какой-то момент ему захотелось признаться своему опекуну, что Мэри Бойд приходила к нему в номер; захотелось похвастаться и испросить совета, но он вовремя опомнился. Заводить связи в чужом городе и в чужой стране было небезопасно, к тому же его ждали на эскадре и любая проволочка была чревата неприятностями.
Но ему страшно не хотелось покидать Рок-Айленд. Мечась между захватившей его страстью и долгом, грузин не знал, на что решиться. То ему казалось, что эскадра никуда не денется и можно целиком отдаться пробудившемуся чувству; то он вспоминал о судьбе Штейна и клялся себе довести до конца их общее дело. Двусмысленные намёки, которыми его закидывал Катакази, лишь добавляли смятения в неспокойную душу гардемарина.
И вот наконец он увидел её. Она плыла к нему с бокалом в руке, улыбающаяся, радостная, а чуть позади семенила служанка. Чихрадзе позабыл обо всём на свете и кинулся навстречу. Он был до того упоён любовью, что чуть не схватил её за руку. Однако в последний момент одумался и щёлкнул каблуками в поклоне.
– Чрезвычайно рад нашей встрече, мадемуазель, – произнёс он по-французски.
Она что-то ответила ему, осклабившись. Подала руку. Гардемарин нежно взял её, прикоснулся губами. Она пощекотала его ладонь нежными подушечками своих пальцев. Люди вокруг смотрели на неё, что-то говорили, учтиво кланяясь. Мэри коротко отвечала им, не сгоняя улыбки с лица. Катакази где-то затерялся.
– Вы были неподражаемы, сударыня, – добавил он по-грузински, рассудив, что для Мэри не имеет значения, на каком языке он говорит.
Она что-то произнесла и поманила его за собой. К несчастью, в этот момент откуда-то вынырнул русский резидент. Столичным франтом завертевшись перед дамой, он сладострастно улыбнулся и что-то сказал ей, кивая на гардемарина. Она напустила на себя холодность, коротко ответила, затем, махнув на прощанье рукой Чихрадзе, чинно удалилась.
– Вы её спугнули, – огорчёно заметил грузин.
– Что с того? Неужто вы имеете на неё какие-то виды?
– Сердцу не прикажешь, – угрюмо отозвался Чихрадзе.
– Прикажешь, Давид Николаевич, ещё как прикажешь. Уж поверьте мне на слово.
Вскоре объявили второе отделение, и люди потянулись в зал.
Вечером, по возвращении из театра, Катакази набросился на Мэри с упрёками.
– Какая блажь на вас нашла? Зачем вы вдруг вздумали петь эту песню? Неужто вы не понимаете, что ходите под дамокловым мечом?
– Я не знаю, что такое дамоклов меч, – огрызнулась девушка.
– Неважно. Вы чуть не провалили задание. Я прихожу к выводу, что напрасно вытащил вас из Мартинсберга.
– Мне всё равно.
– Вот как? Тогда я завтра же отправляю вас обратно.
– А кто вам сказал, что я соглашусь уехать?
– Что-о?
– Кто вам сказал, что я соглашусь уехать? – дерзко повторила она.
– Вы не в том положении, милая, чтобы диктовать мне условия. Если хотите, я отправлю вас вместе с провожатыми из контрразведки.
– Нет уж, увольте. Я вдоволь пообщалась с ними в Старом Капитолии.
– В таком случае извольте чётко выполнять мои указания и не заниматься самодеятельностью. Вы поняли?
– Да.
– Не слышу.
– Да!
Катакази подошёл к окну, взглянул на ночной город.
– Чёрт побери, он уже потерял голову от вас, – пробормотал резидент, не оборачиваясь. – Надо лишь сделать последний шаг, а вы выкидываете непонятные коленца. Я просто не могу взять в толк, как можно быть такой недальновидной. – Он резко обернулся. – А если бы вас арестовали? В хорошенькое же положение вы бы меня поставили.
Она помолчала, нервно перебирая складки платья. Затем подняла глаза на сердитого русского.
– Завтра я вытащу из него всё, что он знает. Обещаю вам.
– Любопытно, каким образом.
– Вам знаком парк возле гостиницы?
– Да.
– Приведите его туда в полдень. Оставьте одного и спрячьтесь где-нибудь, не теряя его из виду. Клянусь вам, он расскажет мне всё.
Катакази недоверчиво посмотрел на неё.
– Что вы намерены делать?
– Это моя забота.
Резидент скептически хмыкнул, но промолчал.
– Я пойду переоденусь, – сказала девушка.
– Угу, – буркнул Катакази, занятый своими мыслями.
Ночью Чихрадзе не спалось. Вожделение снедало его. Вновь и вновь вспоминал он прошедший день, порывался пойти к прекрасной соседке, но не решался. Сознание того, что она живёт рядом, ввергало гардемарина в неистовство. Он не мог, не хотел сдерживать свою страсть. Всего-то и надо было – выйти в коридор, сделать пару десятков шагов направо и постучать в дверь. Но у него не хватало духу на такой поступок, он боялся разорвать ту незримую слабую нить, что связала их за эти два дня. Что, если она выгонит его? Или он явится в неурочный час? Или у неё кто-то будет? Все эти сомнения не давали покоя Чихрадзе, каждый раз вставая неодолимой преградой, когда он уже готов был рвануться к любимой.