Агент его Величества
Шрифт:
Костенко раскрывал её, пробегал глазами.
– Вслух, если можно, – просил его Лесовский.
«Россия посылает свой флот, – зачитывал Семён Родионович, – чтобы он был в безопасности в случае войны с Францией, но сомнительно, чтобы она послала его сюда, если бы требовалось помочь нам в борьбе с Англией. Да, в сущности, он таков, что не стоило бы его посылать. Один из наших броненосцев мог бы уничтожить его в два часа, со всеми этими варварами на борту…».
– Достаточно, – нервно обрывал его Степан Степанович. – Как вам это нравится?
– Весьма язвительный текст, – кротко отвечал Костенко.
– Вы находите? А по мне очень даже благожелательный. Во всяком случае, после всех этих «дикарей», «рванья» и «отбросов» быть «варварами» весьма почётно. Повышение в ранге, так сказать. –
– Возможно, редактор мстит нам за то, что его жене не было оказано предпочтения во время визита на фрегат, – робко предполагал он.
– Вы думаете?
Костенко ещё раз пожимал плечами. Он чувствовал себя выпоротым мальчиком, которому, едва он натянул штаны, читают нотацию о хорошем поведении.
– Послушайте, ваше превосходительство, – осмеливался возразить Семён Родионович. – Я понимаю вашу досаду на меня, но если вы приглядитесь внимательнее, то увидите, что виной всему – грошовые расчёты местных политиков. Я стал лишь разменной монетой в их руках. Впрочем, как и вся наша эскадра.
– А не часто ли вы становитесь разменной монетой, господин Костенко?
– Я не буду оправдываться перед вами, Степан Степанович, – твёрдо отвечал Костенко. – Но если вам так нестерпимо моё присутствие, я с готовностью покину судно. Скажите только слово.
– Да ведь и не выгонишь вас, – задумчиво говорил Лесовский. – Коли приписаны к «Александру Невскому», придётся тащить вас на своём хребте до конца. Ничего тут не попишешь.
– В таком случае, – повышал голос Костенко, – разрешите откланяться. Впредь постараюсь как можно реже попадаться вам на глаза.
И, не дожидаясь реакции адмирала, Семён Родионович выходил из кают-компании.
Прошло две недели. Демократы благополучно проиграли губернаторские выборы, Твид неистовствовал, Стекль радостно потирал руки. Впрочем, целиком вкусить плодов победы он не мог. Тому мешало два обстоятельства. Во-первых, прервались все его контакты с Югом. Полиция и военная контрразведка, науськанные демократами, со всех сторон обложили русского посла, контролируя каждый его шаг. При таком положении дел агенты просто не решались соваться в здание миссии. Во-вторых, и это главное, серьёзные трудности начали испытывать коммерческие предприятия Стекля. Кто-то принялся активно скупать акции тех фирм, пайщиком которых он был. Барон, конечно, понимал, откуда исходит атака, и предпринимал все меры по её отражению. Так, например, он встретился со своим партнёром Рудольфом Шлайдером и заручился его поддержкой. Он также внёс через подставных лиц некоторую сумму в фонд Республиканской партии, сблизившись таким образом с финансистами, близкими к мэрии. Всё это были, конечно, полумеры, которые не могли спасти его от всеобъемлющего наступления, если бы то последовало. А зная Твида, барон не сомневался, что такое наступление скоро начнётся. Поэтому он неустанно изобретал новые способы пополнить свой исхудавший кошелёк. В ход шло всё: контрабанда, биржевые спекуляции, торговля русским антиквариатом. Однако денег хронически не хватало. Люди «сахема» плотно взяли его в оборот. Посол находился на краю отчаяния, когда в голову ему пришла счастливая мысль. Поначалу она мелькнула как забавный анекдот, не обратив на себя внимания. Но чем дольше Стекль думал над ней, тем больше приходил к выводу, что эта идея вполне может спасти его шкуру. Наконец, изведясь сомнениями, он решил написать письмо великому князю Константину Павловичу. В нём, после приличествующих случаю дифирамбов и общего анализа ситуации в США, барон изложил следующую мысль: Россия находится в напряжённых отношениях с Великобританией и не в состоянии охранять все свои владения в случае войны, а потому ей ничего не остаётся, как передать в пользу Соединённых Штатов часть тех земель, которые по причине отдалённости лишь обременяют казну, ничего не принося взамен – Аляску и Алеутские острова (разумеется, за соответствующую оплату). Эта сделка, доказывал посол, будет выгодна обеим сторонам: Россия получит золото и приобретёт верного друга по ту сторону Берингова пролива, а США смогут угрожать британской
Замирая от предвкушения, барон запечатал письмо и велел отправить его под грифом «Тайно. Лично в руки его сиятельства». Теперь оставалось ждать ответа от великого князя.
Но не успел барон порадоваться своей выдумке, как к нему пришло другое известие: один из офицеров, отправленных Поповым в Нью-Йорк, был найден в Канзасе. Об этом посла уведомила шифрованная телеграмма, присланная агентом, который отвечал за связь Стекля с конфедератами Среднего Запада. Фамилия офицера была – Чихрадзе. О втором адмиральском посланнике ничего не сообщалось.
Глава девятая
Рок-Айленд
История городка Рок-Айленд начиналась с военного форта, основанного на бывших землях индейцев: сауков и фоксов. Знаменитый вождь сауков Чёрный Ястреб происходил как раз из этих мест. Основанный при слиянии Скалистой реки и Миссисипи, форт привлекал к себе множество поселенцев, которые использовали его как перевалочную базу в своём неостановимом течении на запад. Вместе с поселенцами приходили те, кто подобно рыбам-полипам присосался к этому потоку, питаясь за его счёт: ростовщики, коммивояжёры, скотопромышленники, бандиты. Очень скоро форт превратился в посёлок с населением в несколько сот семей, который в 1835 году получил звание города. Поначалу Рок-Айленд ничем не выделялся из череды подобных ему городков Среднего Запада, пока в 1856 году компания Чикагской железной дороги не построила здесь первый в стране мост через Миссисипи. Это придало мощный толчок развитию города. В городе возникла лесозаготовительная промышленность, появились мануфактуры по производству скобяных изделий, рельс, сельскохозяйственных орудий. Очень скоро он стал одним из индустриальных центров Иллинойса. Стараниями деловых людей здесь вознеслись огромные дома из виргинской сосны с витражами на окнах. Улицы осветились газовыми фонарями. Повсюду пролегли рельсы для конок, взгромоздились бетонные коробки контор и банков. Рок-Айленд превратился в маленький Нью-Йорк, с той лишь разницей, что море здесь заменяли полноводные реки.
Чихрадзе прибыл сюда в середине ноября. Он не сразу понял, что достиг той цели, о которой так долго говорил Штейн. Лишь увидев крыши вагонов, проплывавшие над холмами шлака возле товарной станции, гардемарин подумал: «Господи, неужели я доехал?». Обычно невозмутимый, он начал горячо молиться, благодаря бога за благополучное окончание пути. Это промышленный пейзаж показался ему сейчас милее самых прекрасных гор далёкой Грузии.
Караван всё ехал и ехал, неторопливый как арабский верблюд, а Чихрадзе, дрожа от возбуждения, строил планы дальнейших действий. Он не задумывался над тем, как будет покупать билет до Нью-Йорка; голова его была полна мыслями о предстоящей встрече с Лесовским. Как на него посмотрит адмирал? Не примется ли корить в смерти Штейна? И не заподозрит ли чего?
Погода здесь была не то, что в Юте. Небо плотно застилали тучи, временами накрапывал дождик, холодный ветер задувал в уши и ноздри. Деревья покрылись желтизной, повсюду валялся сухой лист, люди ходили, сунув руки в карманы, высоко подняв воротники плащей. Одеты горожане были довольно скромно, почти все были без шляп. Странно, но в городе почти не встречалось военных. Даже возле станции, несомненно – одном из ключевых транспортных узлов Севера, Чихрадзе не увидел ни одного солдата. Такая беспечность поразила его.
Наконец, караван остановился, пассажиры спрыгнули на землю, разминая ноги. Гардемарин тоже сунулся было наружу, но его остановил грозный окрик Фокса. Тот покачал пальцем, запрещая ему сходить. Такое обращение обидело Чихрадзе.
Что я тебе, собака что ли в конуре сидеть? – крикнул он по-грузински.
Фокс топнул ногой и красноречивым жестом приказал ему оставаться в повозке. Пришлось подчиниться. Снаружи раздавались какие-то окрики, смех, слышался шорох щебня под ногами. Спустя примерно пятнадцать минут задний полог вагона откинулся, и в просвете показалась голова незнакомого человека.