Агент его Величества

Волобуев Вадим

Надолго поселяться в Нью-Йорке Тедди не собирался. Он хотел быстро сколотить начальный капитал, а затем рвануть на Запад. Поскольку верфи не испытывали недостатка в рабочей силе, Тедди устроился забойщиком скота. Труд этот был хоть и грязный, но стабильно оплачиваемый. Жизненная рутина понемногу засосала его, и вскоре он расстался с мыслью о перемене места жительства, довольный тем, что имел. Днём Тедди махал тесаком, а вечером посещал пивнушки, где расслаблялся в компании своих товарищей – поляков и ирландцев. Все они ходили под крылом «Мёртвых кроликов», и конечно, скоро Тедди сам вступил в эту шайку. Как положено, он принимал участие в ограблениях, сражался с «Чёрными птицами» и подрабатывал вышибалой в казино Морриси. Прозвище «Дубинщик» ему дали в честь деревянной палицы с заострённым медным наконечником, которой он сподобился кроить черепа врагам.

В шестьдесят третьем году, когда многие поляки

опять вспомнили о своих корнях, Тедди как и прежде остался к этому глух. Он не принимал участия в сборе средств для повстанцев, не ходил на митинги солидарности с Польшей. Это вызывало недовольство его польских товарищей, но Тедди не было до них никакого дела. Он, казалось, нашёл своё место в жизни, и не собирался отказываться от него ради политиканской болтовни. Куда больше его волновал армейский призыв, объявленный американским правительством. Ему вовсе не хотелось умирать за права каких-то там негров, а потому он охотно включился в погромы, организованные уличными бандами. Спастись от полиции ему помог земляк – Юлиуш Моравский, чью фамилию Тедди не раз слышал и раньше, но не проявлял к нему особого интереса. Моравский дал Тедди убежище, поставив условием работу на себя.

– Ты – поляк, и я – поляк, – говорил он. – Мы сработаемся.

Тедди не имел ничего против, тем более, что Моравский был крепко повязан с Морриси.

Он не похищал Костенко, но стоял на шухере, когда того доставили на тайную хазу «Мёртвых кроликов». Потом, когда Моравского убили, Тедди вместе с остальными поляками готов был идти на штурм русской эскадры, будучи уверен, что злоумышленников следует искать именно там. Пожалуй, лишь в этот момент в нём впервые пробудились национальные чувства. Грохоля, кореш Моравского, отчего-то запретил им это делать, да ещё рассорился с «Мёртвыми кроликами», которые до той поры казались Тедди единственными правильными парнями в этом убогом мире.

Тем неожиданнее было для него предложение убить Костенко, с которым к нему явился человек от Морриси. Тедди не колебался долго. Для него это было торжеством справедливости.

– Давно бы так, – сказал он, поглаживая свою палицу.

Ричард О’Ши бежал из Ирландии в сорок пятом году, спасаясь от «картофельного» голода. В путешествии он потерял молодую жену, которая умерла от истощения на том плавучем гробу, который какие-то шутники назвали кораблём. Вместе с нею ушло в мир иной ещё несколько десятков человек, погибших от холода и болезней. Старая посудина немилосердно протекала, и пассажирам приходилось постоянно откачивать воду, и когда они наконец добрались до Галифакса, Ричарду показалось, что он вырвался из ада. Но страдания его на этом не закончились, они лишь приняли иную форму. Хроническое безденежье, неустроенность, мелочные придирки местных властей и повсеместная враждебность населения были постоянными спутниками ирландских иммигрантов в Канаде. Помыкавшись без работы, Ричард понял, что Канада – не тот дом, о котором он мечтал. Приходилось выбирать: либо возвращаться в нищую, полную горя и лишений Ирландию, либо искать лучшую долю на новом месте. Ричард выбрал второе. Он решил перебраться в Нью-Йорк, где, как говорили, проживало много его земляков и можно было заработать неплохие деньги.

Проше всего было добраться до Новой Англии на пассажирском судне, которых множество курсировало между Галифаксом и восточным побережьем. Но у Ричарда не было средств даже на билет, и он, поболтавшись несколько дней в порту, сумел наняться кочегаром на какую-то торговую шаланду, перевозившую хлопок и зерно.

В Нью-Йорке он устроился разнорабочим в животноводческое хозяйство одного немца. Спустя год вторично женился, родил сына. Жизнь понемногу начала налаживаться. Политические потрясения, сотрясавшие Нью-Йорк, не волновали Ричарда. Казалось, он нашёл свою идиллию. На заработанные деньги сумел снять небольшой домик в сельской местности, рядом с фермой, на которой трудился; в праздник святого Патрика вывозил семью в город и ходил на парад. Знакомые ирландцы уговаривали его вступить в общество фениев, но он отказывался. Вся эта борьба была чужда ему, сердце не испытывало никакой ненависти к англичанам, хотя разум и подсказывал, что они причастны к бедствиям его страны. Ричард уехал за лучшей жизнью, и теперь, добившись некоторого достатка, не собирался менять его на сомнительную долю революционера. Жена-американка радовалась этому, ибо втайне считала земляков мужа сборищем проходимцев и бездельников.

Но всё же политика сама вошла в жизнь Ричарда. Спустя несколько лет он получил американское гражданство и должен был определиться в своих партийных пристрастиях. Вопрос этот в Нью-Йорке с его пёстрым населением и конгломератом разнообразных настроений был едва ли не определяющим

во всей дальнейшей жизни человека. Ричарду было глубоко наплевать на программы республиканцев и демократов, но знающие люди подсказали, что для него будет выгоднее приткнуться к Фернандо Вуду и Таммани-Холлу, которые имели с ирландцами какие-то тесные связи. Какие именно связи, Ричард не понимал, да и не пытался. Ему достаточно было того, что за эту партию голосовали его соотечественники. Остальное его не касалось. На выборы он ходил крайне неохотно, принуждаемый к этому не чувством гражданского долга, а рьяной агитацией земляков, говоривших, что голосованием за нужного кандидата он проявляет чувства истинного ирландца.

Вскоре его спокойное существование было нарушено экономическим спадом. Начались увольнения, и немец без зазрения совести выгнал его с работы, не дав выходного пособия. Платить за аренду домика стало нечем, и семья оказалась на улице. Вот здесь-то Ричарду и пригодилось его ирландское происхождение. Друзья-соотечественники протянули ему руку помощи, сведя с хорошими людьми. Хорошие люди обещали спасти Ричарда от нищеты, при условии, что он будет выполнять их поручения. Деваться было некуда, и Ричард согласился. Его переселили в район Пяти Углов, отвели неплохую квартирку на первом этаже пятиэтажного дома, в подвале которого размещалась типография, куда Ричард должен был регулярно завозить краску. Работа была непыльная, платили за неё хорошо, лучшего и желать было нельзя. И всё же Ричард насторожился. С малых лет привыкший тяжким трудом добывать себе хлеб насущный, он не мог без подозрения смотреть на тех крепких ребят, что днём и ночью толклись возле типографии. Едва ли они имели отношение к издательскому делу. Скорее напоминали охранников крупного босса или грабителей с большой дороги. За год работы он ни разу не видел ни одной книги или газеты, выпущенной этой типографией, зато беспрестанно наблюдал, как из полвала выносят объёмистые картонные коробки, запечатанные сургучом. Озадаченный этими обстоятельствами, он как-то спросил одного из коллег, чем же они занимаются. Тот иронично посмотрел на него и коротко ответил:

– Работаем на Чёрного Пса.

Черный Пёс было прозвище одного из вожаков «Мёртвых кроликов». Удивлённый этим, Ричард понял, что его обманули. Типография была лишь прикрытием, а что на самом деле творилось за её стенами, оставалось лишь гадать. Это ввергло его в немалое беспокойство.

Были, впрочем, и положительные моменты от его переселения в Пять Углов. Теперь он был окружён своими, и мог чувствовать себя почти как в полузабытой Ирландии. Он ходил с приятелями в ирландский паб, отмечал ирландские праздники, получал свежие новости с родины. Друзья понемногу заразили его антианглийским духом, заставили думать, будто в кризисе виновата Британия, которая де пытается уморить эмигрантов. Они рассказывали ему о преследованиях патриотов, предостерегали от доверительных отношений с республиканцам, которые якобы снюхались с дипломатами её величества, и так заморочили ему голову, что постепенно Ричард уверовал во всеобъемлющий заговор против ирландцев, опутавший сетями всю Америку и Европу.

В этот-то период внутренних исканий на него и вышел следователь Нисон. Тогда это был совсем ещё молоденький офицерик, полный энергии и честолюбивых замыслов. Ворвавшись однажды к нему на квартиру, он предъявил обвинение в изготовлении фальшивых купюр. Ричард пробовал было отпираться, но его скрутили, а в доме провели обыск, неопровержимо доказавший правоту сыщика. О’Ши был изумлён и разъярён. Про себя он давно уже ожидал чего-то подобного. И всё же степень коварства тех, кого он считал своими друзьями, поразила его. Препровождённый в тюрьму, он не думал о себе, больше озабоченный участью семьи, которая опять могла оказаться на улице. Тем отраднее для него было узнать, что «Мёртвые кролики», на которых он, сам того не подозревая, работал последний год, позаботились о ней. Это было негласное правило всех шаек: не бросать в беде своих людей. Мотая срок, он был уверен, что семья не умрёт с голоду. Это облегчало ему тяжесть наказания.

Выйдя через три года из каталажки, Ричард дал себе зарок больше ни под каким предлогом не якшаться с бандитами. Он завёл свою цирюльню недалеко от прежней квартиры и тихо-мирно наслаждался покоем, пока к нему опять не заявился Нисон. Как и в прошлый раз, визит его не принёс Ричарду ничего хорошего. Наученный горьким опытом, новоявленный брадобрей решил, что, сам того не ведая, опять впутался в какое-то тёмное дельце. Полный решимости разобраться в этом, Ричард устремился к Морриси, который сменил к тому времени Чёрного Пса в качестве предводителя «Мёртвых кроликов». Бандитский заводила успокоил его, сказав, что Нисон просто пытался взять его на понт. Слова, слова… Ричард ни на грош не поверил ему, памятуя о прежней ловушке. И правильно сделал.