Агент его Величества
Шрифт:
– Сдаётся мне, мы слишком отдалились от вокзала. Вы не находите?
– Да, пожалуй, – ответил Костенко, озираясь.
– Предлагаю вернуться обратно. Если вы не против, мы пройдём дворами. Это сократит нам путь.
– Как вам будет угодно.
Константин Гаврилович хорошо ориентировался в местной географии. Уверенным шагом он повёл Костенко по каким-то подворотням, ни разу не остановившись и не потеряв направление. Видимо, он уже не раз ходил здесь. Семён Родионович сказал ему об этом.
– Вы правы, – откликнулся Катакази. – Вашингтон я знаю как свои пять пальцев. Чего не скажешь о Нью-Йорке…
Они кружили по лабиринту улочек минут десять. Забредя в какие-то совсем уж глухие задворки, Константин Гаврилович замедлил шаг.
– Заблудились? – радостно осведомился Костенко.
Катакази не ответил. Неуверенно осмотревшись кругом, он вдруг вскинул палец и показал куда-то.
– Что это там, Семён Родионович? Не знаете?
Костенко обернулся. Его взгляду предстали полуразвалившиеся кирпичные строения, горы мусора, тёмная арка вдали. Ничего особенного. Он пожал плечами и хотел было повернуться обратно, но вдруг в поясницу ему что-то воткнулось, спину пронзила ужасная боль. Он рефлекторно вскинул руку, пытаясь оттолкнуть неведомую опасность, однако было уже поздно.
– Видит бог, я не хотел этого, Семён Родионович, – прошептал Катакази на ухо.
У Костенко перехватило дыхание, лицо покрылось испариной. Он обратил на коллегу вытаращенный взгляд, хотел что-то ответить, но не смог. Взор его медленно застилала пелена. Какое-то мгновение он ещё держался на ногах, затем рухнул на смёрзшуюся землю и не чувствовал уже ничего.
Тело его, вскоре обнаруженное местными жителями, было перевезено в морг и спустя двое суток захоронено в общей могиле среди останков бродяг и нищих. Личность погибшего была установлена лишь через две недели, когда из Нью-Йорка пришла бумага с описанием пропавшего русского – её составила полиция на основе показаний Лесовского. Сам адмирал, надо сказать, не слишком расстроился исчезновению неугомонного агента, будучи уверен, что тот пал жертвой борьбы тайных служб. Презирая до глубины души любые секретные ведомства, офицер не испытывал ни малейшего сожаления по их сотрудникам, даже если те выполняли поручения Его императорского величества. Смерть Костенко была списана на провокации поляков и вскоре забыта.
Спустя несколько месяцев Атлантическая эскадра взяла курс домой. Провожали её куда скромнее, чем встречали: американцы успели потерять интерес к сотрудничеству с Россией, едва ослабла британская опасность. Адмирал Лесовский, впрочем, не слишком сокрушался по этому поводу, зная, что польское восстание успешно подавлено, а следовательно, исчезла и напряженность в европейских делах. Россия больше не нуждалась в американских портах.
Барон Стекль благополучно вывернулся из своих затруднений, добившись продажи Аляски и Алеутских островов. В 1867 году эти земли перешли во владение США. Однако репутация посла была столь сильно подмочена сделкой, что император вынужден был принять его отставку. Это, однако, не помешало самодержцу осыпать дипломата милостями: он получил орден Белого орла, единовременное вознаграждение в двадцать пять тысяч рублей и пожизненную пенсию в шесть тысяч рублей ежегодно. Остаток жизни барон провёл в Париже, не испытывая сильного желания посетить страну, которую он столь долго представлял за океаном. Его верный подручный Катакази наследовал ему в должности посла в Вашингтоне, но продержался там недолго. Уже спустя два года американцы, раздражённые его интригами, настояли на смене русского представителя. Вернувшись в Россию, Катакази получил отставку, однако продолжал вращаться в высших кругах петербургского света, поучая молодых дипломатов: «Интересы России необходимо защищать так, милостивые государи, будто это ваши собственные интересы. Никому и в голову не приходило, что бывший резидент понимал эту фразу буквально…
Конец