Агробление по-олбански
Шрифт:
– Кто выигрывает? – подошел к нам Жан.
– Дружба, – ответила напарница-соперница.
– А может, все-таки любовь? – с надеждой заглянул я ей в глаза.
Когда вышли на улицу, мне показалось, что заходящее солнце и небо похожи на белоснежный подбородок моей теннисистки и ее пухлые ярко-красные губы.
Глава 34
Мост под Вышеградом и мост над мостаром
В Сараево, на могиле Жоржика они решали, куда ехать дальше. Гадали – любит? не любит? плюнет? поцелует?
– Я предлагаю в Италию, – предложил Порошкански. – Там климат такой же, как в Албании. Говорят, там беженцев неплохо встречают.
– А я в Турцию всегда мечтал съездить, – вдруг выдал Эфлисон, – потому что турки это те же греки. Вот увидите, у них завтра тоже банки штурмовать начнут.
– Да ну этот Стамбул, – сказал Порошкански, – сейчас немодно жить в мегаполисах. Шумно, дышать нечем.
– Стамбул еще в те времена, когда он был Константинополем, называли мегаполисом.
В нем жило несколько сот тысяч жителей и были не редкостью многоэтажные дома. «Не могу я сдать города, ибо он суть империя», – говорил султану Фатиху Завоевателю император Константин Драгаш. Где, как не в столице мира, обитать Большой Женщине?
– Решено, – стукнул по столу кулаком Петр, вспомнив, что и турок из Тираны тоже советовал ему отправиться в Стамбул, – едем в столицу мира – Стамбул. Ты с нами, Давид?
– Да вы что, ребята, и вправду хотите дальше искать эту бабу? – взорвался Порошкански. – Столько времени и сил на нее потратили! Неужели не понимаете, что нет никакой Большой Женщины?
– Ничего мы не хотим, – отрезал Петр.
– Эфлисон, ты же большой, у тебя и мозги должны быть большие, одумайся, Эфлисон!
– Вот именно. Я человек большой, а бизнес у меня маленький. Надо его переносить и расширять. В Пераст мне уже путь заказан!
– Да где ж ты в Турции деньги-то найдешь? Разве не понимаешь, что деньги в Европе ходят. Хотя зачем вам деньги? Вы все равно неженаты.
– Нам надо найти Артемиду Эфесскую, и дело в шляпе, – наконец признался Эфлисон. – Ребята, помните, я вам говорил? Мне археологи сказали, будто в храме этой самой Артемиды Эфесской был когда-то самый крупный банк.
– Значит, надо найти ее, – заключил Петр. – Или Денизу, или Глоби!
– Эту бабу с пятнадцатью именами и титьками, да где ж вы ее в Турции найдете? Разве ж она будет там жить? Вот Италия – совсем другое дело. Я чувствую, она сейчас в Италии. Ну, поехали в Италию, – уговаривал Порошкански. – Ну, пожалуйста. Чего вы забыли в этой Турции?
– Почему в Италии?
– Сами посудите. Все женские имена в Италии, если их перевести на другой язык, означают «титьки».
– Ты придумал.
– Как я мог придумать? Тем более такое! Сами посудите, например, есть женское имя Тити, в переводе на русский это «грудь», Петр, ты сам знаешь. Или есть такое имя Пепе. В переводе с тюркского, Эфлисон не даст соврать, это то
– Я и не знал, что ты такой полиглот. Ты меня все больше удивляешь, Давид.
– Я вам говорю, что это ваша с пятнадцатью апельсинами точно живет на Апеннинах.
– А под Стамбулом роют самый длинный тоннель – настоящее влагалище, соединяющее Европу с Азией! – нашел встречный аргумент Петр. – Этот тоннель, ко всему прочему, должен погасить вулканические извержения и гигантские толчки! Уменьшая вибрацию своими изгибами и поворотами!
– С чего ты взял? – раскрыл рот от удивления Порошкански.
– А всему виной Североанатолийский разлом. Он может, встряхнув своей драконьей спиной, сбросить город мира в море. И наступит конец света. По крайней мере, как утверждают сейсмологи, землетрясение с вероятностью в 70 процентов мощностью семь баллов произойдет в ближайшие пятьдесят лет неминуемо.
– Давай, Давид, не ломайся, сначала съездим в Турцию, а если там не встретим Большую Женщину, то обопремся на твою теорию, – улыбнулся Эфлисон.
– Я не могу медлить, меня четыре жены в Албании ждут. Да как хотите. Что я с вами нянчусь? – посерьезнел Порошканскаи. – Я пойду своей дорогой. В Стамбуле мы расстанемся.
В Сараево есть два автовокзала – в разных концах города. Один для сербов, другой для мусульман и хорватов. С какого отправляться в Стамбул – гадать не стали. Купив билеты, вышли к остановке, а там под навесом их уже ждала женщина в черном. Но под ее черными покровами скрывалось белое тело. Это Петр помнил с белогалечного пляжа в Черногории. Кажется, ее зовут Агница. Автобус, подобный огромному ботинку, шаркая, вплотную приблизился к перрону.
– Четыре места есть? – спросил Петр у водителя, согнувшегося над рулем, как сбившийся язык.
– Есть два места наверху и два внизу.
– Мы с Давидом внизу, – обнял Эфлисон за плечи Порошкански.
– Почему вы внизу?
– Потому что я слишком толстый, чтобы подниматься. Чего доброго свалюсь. А Порошкански самый худой. Мы как раз уместимся на двух сиденьях.
– А женщина? Вдруг у нее закружится голова?
– Про женщину я не подумал, – почесал щеки Эфлисон. – Хорошо, вы с Порошкански идите наверх. А мы с женщиной…
– Нет уж, дудки, вы идите наверх…
– Ну что, садимся? – раздраженно спросил водитель. – Долго вы там будете браниться?
– Мы уже.
– Багажное отделение открывать?
– О, можно было Жоржика взять с собой!
– Спасибо, не надо, – сказал Петр.
Петр плюхнулся в кресло, такое свободное, вроде незавязанного ботинка, и сразу в окно шнурком поползли лучи солнца. Женщина Агница задернула занавески, и автобус плавно тронулся в путь-дорогу.
Странно, подумал Петр, то солнца боится, то ему отдается. Он закрыл глаза и почувствовал, как потолок прогибается, приближается к его лбу и носу.