Ах, Вильям!

Страут Элизабет

Секунду-другую Лоис Бубар стояла под палящим солнцем, а потом сказала:

— Не желаете зайти? — И повернулась ко мне спиной и зашагала к боковой двери, и я пошла за ней следом. Внезапно она остановилась и обернулась: — А где ваш муж сейчас?

— Мой бывший муж, извините, я должна была сразу сказать. Мы с ним друзья. Он ждет в машине в квартале отсюда.

Она стояла и смотрела на меня; роста она была невысокого, примерно как я.

— Он подумал…

Но тут она сказала: «Пойдемте» — и снова повернулась ко мне спиной.

Мы прошли через темную прихожую, где на крючках висело множество курток и пальто, и оказались на кухне, и там Лоис сняла шляпу и положила

ее на столешницу. «Налить вам воды?» — спросила она, и я сказала, было бы чудесно, большое спасибо.

Пока она наливала в стаканы воду, я обвела взглядом комнату, не поворачивая головы, и в очередной раз убедилась, как мне не нравится бывать в чужих домах. Дом Лоис был вполне ничего — совершенно нормальный дом, только кухня слегка захламлена, хотя другой на моем месте назвал бы ее обжитой, и внутри после улицы темновато, — я лишь хочу сказать, мне никогда не нравились чужие дома. В них всегда непривычно пахнет, и дом Лоис был не исключением.

Лоис протянула мне стакан — я заметила у нее на пальце кольцо, золотое обручальное кольцо, — и мы прошли в гостиную, где было чуточку приятнее: гостиная тоже была слегка захламлена, но из окон лился солнечный свет и повсюду были полки с книгами. Все поверхности были заставлены фотографиями, множеством фотографий в разномастных рамках. В основном это были снимки младенцев и детей с родителями, все в таком духе. В гостиной стояли кресло и синий диван, продавленный посередине, и Лоис устроилась в кресле, положив ноги на пуфик, а я — на продавленном диване. На ногах у нее были резиновые сандалии.

— Ваш бывший муж, — сказала она и отпила из своего стакана.

— Да. Мой второй муж умер в прошлом году, — сказала я.

Она приподняла брови:

— Соболезную.

— Спасибо.

Лоис поставила стакан на маленький столик у подлокотника кресла.

— Не ждите, что вам станет лучше. Мой муж умер пять лет назад.

Я сказала, что соболезную.

Наступило молчание. Она посмотрела на меня, и мне стало неловко, я почувствовала, что краснею. Наконец она спросила:

— Так чем я могу вам помочь?

— Возможно, ничем, — ответила я. — Как я уже говорила, мы с мужем — бывшим мужем — приехали сюда разузнать что-нибудь о его… скажем так, корнях.

Лоис слегка улыбнулась, и я не могла понять, приветливая это улыбка или нет.

— Он ищет родственников? — спросила она.

Я тихонько и сокрушенно вздохнула:

— Да.

— Значит, ваш бывший муж ищет меня.

— Верно, — сказала я.

— И он сейчас ждет в машине.

— Да, — сказала я.

— Потому что струсил.

Мне захотелось защитить Вильяма, и в то же время я сама немного струсила.

— Он не уверен…

— Послушайте, Люси. — Лоис Бубар потянулась за стаканом, и снова отпила воды, и снова очень аккуратно поставила его на место. — Я знаю, зачем вы здесь. Я еще вчера узнала, что вы приехали, вы с мужем заходили в библиотеку. Это маленький город, но вы сами в таком выросли и, конечно, знаете, как быстро в подобных местах разлетаются слухи.

Мне хотелось сказать: «Нет, не знаю, я росла в полях и почти не видела своего города, и никто в моем городе не хотел с нами общаться», но я этого не сказала. Я ничего не сказала.

И тогда заговорила Лоис Бубар.

— Я прожила очень хорошую жизнь. — Она подняла палец и лаконически так указала на меня. — Я прожила очень, очень хорошую жизнь. Так и передайте своему бывшему мужу.

Она помедлила, обвела комнату взглядом и снова посмотрела на меня. Несколько сдержанно и даже — совсем чуточку — со скукой. За спиной у нее были обои в цветочек, на них виднелся малюсенький темный подтек.

— Давайте перейдем к сути. — На секунду она задержала взгляд

на потолке. — Когда мне было восемь, родители — они сделали это вместе — усадили меня в гостиной и всё мне рассказали, что моя мать… В общем, в тот день я узнала, что родила меня другая женщина. Но они всячески подчеркивали, что та женщина мне не мать. Моя мать — это та, кто воспитывал меня с годовалого возраста. Вот кто моя мать. Она выросла в этом доме… — Лоис обвела рукой гостиную: — И о такой матери можно только мечтать. Она была так ласкова, рассказывая все это, и папа тоже — помню, он прижимал меня к себе. Мы сидели на диване, и он все время одной рукой обнимал меня. Думаю, они сочли, что я уже достаточно взрослая для этой беседы, к тому же кое-кто в городе знал историю нашей семьи, и они решили, что будет лучше, если я обо всем услышу дома, чем от чужих людей. Я немного растерялась, как растерялся бы любой ребенок. Но решила, что все это неважно.

И совершенно правильно. Ведь у меня были любящие родители, у меня было трое младших братьев, которых папа с мамой тоже очень любили. Лучше родителей не найти, просто не найти.

Я наблюдала за ней и видела, что она говорит правду. На глубинном — почти фундаментальном — уровне она чувствовала себя в своей тарелке, как бывает с людьми, которых любили родители.

Лоис сделала еще глоток воды.

— Со временем, немного повзрослев, я начала задавать вопросы, и родители рассказали мне об этой женщине, в девичестве ее звали Кэтрин Коул, и как она сбежала с немецким пленником. В один прекрасный день она ушла из дома, просто взяла и ушла, это было в ноябре, села на поезд и больше не возвращалась. Мне было меньше года. Папа знал про немца, но думал, что все уже в прошлом. Кэтрин вышла за папу еще совсем юной, в восемнадцать лет, а он был на десять лет старше, и он говорил, он всегда намекал, что она вышла за него, чтобы вырваться из дома. — Немного помолчав, Лоис продолжила: — Мою маму звали Мэрилин Смит. — Лоис постучала пальцем по столику: — Она выросла в этом доме, и все вокруг знали, что они с папой созданы друг для друга. Они встречались, а потом у них случилась небольшая размолвка, и тут налетела Кэтрин Коул… — Лоис подняла руки; вода в стакане колыхнулась. — И папа на ней женился. Но когда Кэтрин меня бросила — и его тоже, — Мэрилин не задумываясь вернулась. Она приходила каждый день, с самого начала, а когда мне было два года, они поженились. Подозреваю, медлили они ради приличия. И конечно, нужно было дождаться развода.

Лоис замолчала. Она поставила стакан с водой на столик, сложила руки на коленях и уставилась на свои ладони. Мне даже не верилось, что все это происходит на самом деле. Тут у меня в сумочке запищал телефон, это пришло сообщение, и я придавила его локтем, что было очень глупо. Слева от меня стоял снимок в рамке — недавний, крупнее остальных, — снимок юноши на церемонии вручения дипломов.

Лоис снова слегка улыбнулась, и я снова не поняла, приветливая это улыбка или нет. На ее вытянутые ноги упала полоска солнечного света.

И тут она сказала:

— Ваша свекровь представляла вас словами: «Это Люси, она из бедной семьи». Но известно ли вам, какой была ее семья?

Мне пришлось несколько раз прокрутить услышанное в голове.

— Постойте, — сказала я. — Откуда… Откуда вы знаете? Про мою свекровь, что она так обо мне говорила?

— Вы сами об этом написали.

— Я написала?

— В книге, в своих мемуарах. — Лоис указала на стеллаж по правую руку от меня. Затем подошла к нему и достала с полки мои мемуары — издание в твердой обложке, — и, проследив за ней взглядом, я увидела, что у нее там собраны все мои книги; я была потрясена. — Так известно ли вам, — повторила Лоис, — какой была семья Кэтрин Коул?