Ахульго
Шрифт:
– Там и дорог-то нет, – сказал Сурхай.
– Одни тропинки.
– Верно, – кивнул Шамиль.
– И в этом наше преимущество.
– Зато там много мюридов, и никогда не ступала нога солдата, – добавил Сурхай.
– Ни один вольный аул не сдастся без боя, – продолжал размышлять Шамиль.
– А мы сможем встретить войско сардара, где и когда сочтем нужным.
– Значит, нужно указать им тот путь, который нам нужен?
– И убедить, что он безопасен, – добавил Шамиль.
– Они должны думать, что встретят только склоненные головы, что никто не ударит им в тыл
– А когда войска втянутся в горы… – понимающе кивал Сурхай.
– Мы заставим их пожалеть о том, что они пошли на Ахульго.
– Если они вообще сюда дойдут, – усмехнулся Сурхай.
– Для друзей – сердце, для врагов – кинжал.
Шамиль на мгновение задумался, а затем предложил маршрут для Граббе:
– Внезапная – Буртунай – Аргвани.
– О Буртунай и Аргвани они сломают все зубы, – сказал Сурхай.
– Но сначала нужно получить согласие обществ, через которые могут пойти войска Граббе, – сказал Шамиль.
– Я напишу им письма, и пусть тамошние наибы немедленно пришлют их ответы.
– Доставим как можно быстрее, – заверил Юнус.
– Если они согласятся, наш человек в Шуре будет знать, по какому пути направить лазутчиков, – продолжал Шамиль.
– А пока позаботьтесь, чтобы его посланца хорошо лечили. Если скоро не поправится, пусть пошлют другого человека туда, куда он укажет.
– Я все понял, имам, – сказал Юнус.
– Письма я напишу утром, – сказал Шамиль и улыбнулся: – А пока нас ждет хороший хинкал. Сегодня я побрил младшего сына.
– Да будет доволен им всевышний, – сказал Сурхай.
– Пойдемте же, пойдемте все, – приглашал Шамиль.
– Скоро и другие подойдут. Курбан прислал большого барана.
Глава 40
Аркадий становился другим человеком. Он и сам уже не узнавал себя в горской одежде и с новыми манерами, усвоенными от туземцев.
Поначалу, когда им заинтересовался полковник Попов, который вытащил его из гауптвахты, затем помог поправить затруднительное финансовое положение и даже причислил к своему полку, все складывалось как нельзя лучше. Затем, когда Попова сменил жандармский ротмистр, заведовавший лазутчиками, Аркадий решил, что так он сможет приблизиться к исполнению свой заветной цели. А когда ему дали понять, что крепко на него надеются, и предложили роль шута при канатоходце, Аркадию стало казаться, что он сделался важной фигурой, от которой теперь зависела судьба Кавказа.
Но чтобы идти к горцам, ему самому нужно было стать горцем. Хотя бы отчасти. Аркадий отрешился от общества, облачился в шутовской наряд и учился ассистировать бесстрашному канатоходцу. Пока тот выделывал свои головокружительные трюки, Аркадий нелепо пародировал его номера на земле, дразнил публику и собирал деньги. В остальное время Аркадий слонялся по базарам и караван-сараям, учился есть хинкал и говорить на местных языках. Последнее было труднее всего, но Аркадий старался и немало в этом преуспел. По крайней мере, его уже принимали за казака, имевшего близких кунаков среди горцев.
Но чем больше Аркадий проникался местным духом, тем труднее ему было ответить на вопрос, зачем и куда он идет. Горцы жили своей жизнью и ни про какого Аркадия Синицына и его ветреную невесту ведать не ведали. Однако Аркадий успел понять, что настоящие горцы держат данное слово так же, как настоящие дворяне. И теперь от него ждали исполнения его страшного обещания. Аркадий понимал некоторую нелепость своего намерения, но от данного слова отказаться не мог, даже если бы для этого надо было умереть.
Он бы с удовольствием застрелил на дуэли надменного Граббе. Или жандарма, который обучал его шпионским уловкам. Аркадий помнил эту самодовольную физиономию, в которую превратилось участливое лицо благородного человека, каким оно было, пока жандарм убеждал Аркадия возложить на себя великую миссию избавления Кавказа от тирана, а тем более – его личного врага. Но более всего Аркадия пугало, что откажись он от своего намерения, и станет известно, что он не сдержал слово, сгоряча данное им Попову при посвящении в лазутчики.
Изредка Аркадий навещал Лизу. Ей показалось, что он очень переменился после маскарада. Будто надел на себя какую-то загадочную маску и позабыл ее снять.
Аркадий жил в доме одного из штабных чиновников, обедал с офицерами, и у него появились деньги. Он даже вернул Лизе долг, сказав, что ему прислал батюшка. Но Лиза чувствовала, что это не так. В другой раз Аркадий сообщил, что приписан к полку вольноопределяющимся и ему выдали крупную сумму в счет будущего жалования.
Но, даже поступив в полк, Аркадий отчего-то не расставался со своим горским костюмом. Он даже обрил голову, как это делали горцы, и стал почти от них неотличим. Местные жители, не знавшие Аркадия близко, обращались к нему со своим обычным «Салам алейкум» или «Хошкельды», и он отвечал им так, как было принято у горцев.
А однажды Лиза увидела его на базаре. Аркадий яростно торговался с горцем за барана, толкуя с ним по-аварски. Аварец принимал его за казака и прощал ошибки. Но затем Лиза увидела и нечто вовсе странное. Купленного барана Аркадий отвел на другой конец обширного Шуринского базара и принялся продавать, подражая манерам горца, у которого он этого барана купил.
Лиза решила, что Аркадий получил роль в любительском гарнизонном театре, который часто давал спектакли и недурно представлял местные нравы в пьесах своих же самодеятельных авторов. Но когда Лиза дала ему понять, что не отказалась бы посетить новый спектакль, Аркадий сделался задумчив. А после сказал, что актеры здесь плохо играют.
Был еще один случай, очень напугавший Лизу. Когда в Шуру приехал канатоходец и устроил на площади свое представление, Лиза и жена маркитанта отправились на него посмотреть. Пока артист с легкостью выделывал головокружительные трюки, внизу его передразнивал ряженый, облаченный в вывернутую наизнанку шубу и в косматом колпаке с дырками для глаз. Публика аплодировала необыкновенным номерам, ряженый потешал собравшихся, а заодно собирал деньги. И вдруг Лиза услышала, как кто-то назвал ее имя. Ей показалось, что это голос Аркадия. Но когда она обернулась, позади нее скакало ряженое чудище, размахивая корявым посохом и страшно хохоча.