Ахульго
Шрифт:
– Только не порежь, – беспокоилась Джавгарат.
– Он еще такой маленький.
Шамиль кивнул, он потому и не доверил это важное дело кому-то еще, что опасался поранить своего младшего сына.
– Не успеешь оглянуться, как большой вырастет, – улыбалась Патимат, вытирая полотенцем головки своих сыновей, которых только что тоже побрили.
– Все уже? – торопил мать Джамалуддин.
– Нет, не все, – ответила Патимат.
– У вашего брата сегодня праздник. Поэтому у вас будут новые папахи.
– Новые! – обрадовался Джамалуддин.
– Ну да, старые-то
Патимат достала с полки две новые овчинные папахи и надела их на своих сыновей.
– Настоящие мужчины! – похвалила их Джавгарат.
Мальчики примеряли папахи и, отталкивая друг друга, смотрелись в висевшее на стене небольшое зеркало.
– Обещайте, что больше не будете драться, – сказал Шамиль.
– А чего он? – отталкивал брата Джамалуддин.
– А он меня играть не пускает, – жаловался Гази-Магомед.
– Ты со своими играй, – отвечал Джамалуддин.
– Нечего к старшим лезть.
– Слушай старшего брата, – наставлял сына Шамиль.
– А он будет тебя защищать.
– Гази-Магомеда? – усмехнулся Джамалуддин.
– Мы когда с друзьями боремся, он сам мне помогать лезет.
– И правильно делает, вы же братья, – сказала Джавгарат.
– Когда Саид вырастет, тоже будет вашим помощником.
– Да когда он еще вырастет! – махнул рукой Джамалуддин.
– Я и так всех уложу!
– И я уложу, – вторил брату Гази-Магомед.
– Ладно, – взял его за руку Джамалуддин.
– Пойдем посмотрим, как новых коней объезжают.
Но прежде, чем братья ушли, Патимат достала с полки большую деревянную тарелку, на которой лежала нарезанная кусочками халва с орехами.
– Раздайте это друзьям, – сказала она.
– Друзьям? – удивился Джамалуддин, набивая халвой рот и угощая Гази-Магомеда.
– А если останется, то всем, кого встретите, – велел Шамиль.
– У нас праздник, – улыбнулась Патимат, кивая на сверкающую головку Саида.
– А когда нам в первый раз брили, тоже халву раздавали? – спросил Джамалуддин.
– Так положено, – кивнула Патимат.
– А я не помню, – удивился Джамалуддин.
– И я не помню, – добавил ГазиМа-гомед.
– Ты еще маленький был, – объяснил брату Джамалуддин.
Братья схватили сладости и умчались.
Шамиль убрал нож, вытер руки и зашептал благодарственную молитву. Жены тоже подняли перед собой руки, добавляя после каждой просьбы Шамиля к всевышнему свое «Аминь». После молитвы Патимат достала из цагура муку и принялась месить тесто.
– Для гостей будет хинкал, – сказала она, а затем велела Джавгарат: – Поставь котел на огонь.
Джавгарат уложила ребенка в люльку и достала с полки большой котел. Но в кувшине не оказалось воды. Тогда она накинула теплый платок и отправилась за водой.
– Дай Аллах здоровья Сурхаю, – сказала Патимат.
– Теперь не надо спускаться к реке.
– Пойду, посмотрю, как у него дела, – сказал Шамиль, набрасывая на плечи шубу.
Большое, выложенное из камня хранилище для воды, которое Сурхай устроил на Ахульго, немного облегчил женщинам жизнь. На горе не было родников, и раньше приходилось спускаться к реке по крутым тропам, а затем подниматься обратно с тяжелыми большими кувшинами. Теперь на Ахульго были свои запасы. Для их пополнения был проведен деревянный желоб. Он тянулся от родника на окраине Ашильты у соснового бора.
У входа в дом сидел Султанбек, наводя красоту на свою шашку. Увидев имама, он поднялся.
– Пойдем, посмотрим, что Сурхай делает, – сказал Шамиль.
– Обещал, что скоро закончит, – сказал Султанбек, убирая шашку в ножны.
– А где Юнус? – спросил Шамиль.
– В Чиркату поехал, – сообщил Султанбек.
– Зачем?
– Сообщили, что туда явился человек из Шуры.
Письмо тебе принес, – докладывал Султанбек.
– А почему ко мне не пришел?
– Говорят, лошадь поскользнулась. На перевалах все обледенело. Еле живой был, когда до Чиркаты добрался.
На Ахульго лежал снег, по которому бежало несколько тропинок. Самая широкая вела к хранилищу воды. Там, где под землей были очаги, снег таял и поднималась испарина.
Ровных мест на Ахульго было мало. На одном из них, за мечетью, ахульгинская молодежь объезжала коней. Посмотреть на удальцов собралось много людей. При однообразной жизни на голой горе это было волнующим зрелищем.
На коня уже успели накинуть арканы, и двое парней тянули их в разные стороны, чтобы удержать коня на месте. Еще двое, держа скакуна за уши, надевали на него уздечку.
Собравшиеся подавали советы:
– Держите крепче!
– Теперь к удилам привязывайте!
Парни сняли арканы с шеи коня и начали привязывать их к удилам. Тем временем Хабиб, сын чабана Курбана, сумел набросить на коня седло и подтянуть подпругу. Он уже собирался и сам вскочить на коня, когда послышались предостерегающие крики:
– Рано лезешь!
– Убьет!
– Пусть перебесится сначала!
Конь, будто опомнившись, взвился на дыбы и начал бешено метаться. Но веревки, привязанные к удилам, не давали ему освободиться. Когда конь устал и тяжело дышал, роняя пену, на него вскочил Хабиб. Почувствовав на себе седока, конь с новой силой встал на дыбы. Бешено вращая глазами, конь прыгал в стороны, пятился, снова поднимался на дыбы, но Хабиб к нему будто прирос, усмиряя коня уздечкой и плетью.
– Зверь, а не конь! – кричали горцы.
– Смотри, смотри что делает!
– Если ляжет – соскакивай!
Конь чуть было не опрокинулся на спину, но наездник только потерял папаху, а коня заставил присесть на задние ноги и снова подняться.
– Теперь по кругу пускайте, – советовали знатоки.
– Пока совсем не устанет.
– Пусть успокоится.
– А потом воды дайте, чтобы хозяина почувствовал.
– Хороший конь.
Шамиль видел, с каким азартом наблюдают за смельчаками его дети. И вспоминал, как сам в юности объезжал коней, делая это без чьей-либо помощи.