Академик Владимир Евгеньевич Соколов. Жизнь и научная деятельность в очерках и воспоминаниях
Шрифт:
Вспоминаю поход во Вьетнаме за слонами, куда я пошла с большой неохотой. Сначала ехали на машине, а потом около 7 км пешком по джунглям, с переправой (вброд по горло) через мутную реку. В джунглях разноцветные пиявки, которые, как иглы, впивались в шею и руки, а у реки огромные москиты. Я сбила ноги в жестких ботинках, еле шла, мечтая о стакане ананасового сока. И вдруг, как в сказке, зычный голос Владимира Евгеньевича: «Таня, Эмилия Ивановна, ребята! Сюда! Я нашел ананасы!» Когда мы подошли, он ловко разрубал ананас охотничьим ножом. Каждый получил по куску, какое это было блаженство! Слонов мы, однако, не встретили: только нашли место, где они останавливались на отдых. Но Владимир Евгеньевич, как истинный оптимист и следопыт, остался доволен этим походом, в котором он, казалось, ничуть не устал, долго подшучивая над моей хромотой. В конце этой экспедиции, возвращаясь в Ханой,
На другой день состоялось заседание на высшем уровне во Вьетнамском научном центре, где Владимир Евгеньевич докладывал о результатах экспедиции. Глава центра во френче времен войны слушал доклад, расхаживая по кабинету. Нам дали по чашке зеленого чая и рюмке ликера. После бессонной ночи, глядя на маячащего человека и слушая тихую речь Владимира Евгеньевича, я задремала. Но Владимир Евгеньевич удивительно быстро мог подметить поведение аудитории и каждого в отдельности. Закончив свое выступление он добавил: «А теперь послушаем моего зама, которая в течение первого месяца руководила экспедицией во время моего отсутствия». Я вздрогнула и укоризненно глянула на Владимира Евгеньевича – ведь мы не договаривались, что я буду выступать. Но он вкрадчивым голосом добавил: «Пожалуйста, Эмилия Ивановна, мы Вас слушаем». Я доложила, как говорили, неплохо. А Владимир Евгеньевич после этого совещания сказал мне, явно обиженный: «А нехорошо было дремать на моем докладе».
Наутро мы собирались обратно в Москву. Владимир Евгеньевич ловко упаковывал на веранде свой экспедиционный багаж, который был довольно объемистым. Пришел Ю. И. Чернов; с ним мы собирались пойти на местный базар и купить сувениры перед отлетом. Я хотела было откланяться и двинулась к двери. Владимир Евгеньевич, который в это время завязывал какую-то коробку, вскинул брови и удивленно спросил меня: «А Вы куда?» Юрий Иванович ответил: «На базар, мы же договорились». В ответ: «Вы, Юра, можете идти, а Эмилия Ивановна, как я надеюсь, пойдет в свою комнату и напишет перед отлетом отчет о нашем вчерашнем совещании с вьетнамцами и изложит свои выводы и соображения о перспективах дальнейших работ». «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день», – подумала я с горечью. Но спорить было бесполезно. Я несла наказанье за мое поведение накануне. Сам Владимир Евгеньевич не позволял себе быть невнимательным к докладчику и терпеть не мог, когда это делали другие.
Замечательной чертой его было не просто внешнее внимание, а желание понять не только обсуждаемую тему и проблему, но и оценить возможности самого говорящего в смысле его научной перспективности. Он редко здесь ошибался и очень огорчался, когда неглупые научные сотрудники тянули с диссертациями или не писали монографий. Зачастую он это воспринимал как личную обиду, тем более когда хорошо относился к человеку. Однако в отношении человеческих качеств он нередко испытывал иллюзии, особенно если человек мог удачно льстить и доказать свою нужность и кроткость. Своенравие и резкость высказываний были ему не по душе, хотя и то и другое было присуще ему самому. В то же время, будучи по натуре мягким, добрым, он чувствовал свою несправедливость и старался сгладить доставленные им обиды, чаще в шутливой форме. На него невозможно было долго обижаться.
Будучи жадным до знаний, он не только был внимательным слушателем и хорошим собеседником, но обладал редкостным в нашем обществе талантом: отсутствием комплекса неполноценности и боязни признаться, что он чего-то не знает. Я имела возможность обсуждать с ним сложные проблемы эволюционной теории и палеонтологии. Он не был дилетантом даже в тех узких областях, которые были достаточно далеки от него. В целом он обладал очень широким научным кругозором и умением выделить главное – суть предмета. Вопросы, которые он задавал по ходу дискуссий, могли поставить в тупик даже самых знающих специалистов, а главное – они часто побуждали к новым мыслям и к новым разработкам. Это все я испытала на себе.
В какой-то мере Владимир Евгеньевич был моим учителем и в жизни, и в науке. Он воспитал во мне многие качества: выдержку, терпение, уважение к чужому мнению и сдержанность в выражениях своих эмоций. Глубоко уважая Владимира Евгеньевича, я очень дорожила его мнением и отношением ко мне. И я благодарю судьбу за то, что в течение многих лет смогла работать рядом с ним и как ученый, и как заместитель директора и при этом чувствовать его дружеское расположение.
В. А. Жариков. Слово о Владимире Евгеньевиче Соколове
С Владимиром Евгеньевичем Соколовым мы встретились уже зрелыми людьми, на «академическом Олимпе». В одно и то же время мы были выбраны членами Президиума и академиками-секретарями отделений: Владимир Евгеньевич – Отделения общей биологии, я – Отделения геологии, геофизики, геохимии и горных наук. Все это было еще в период существования Академии наук СССР. Но вскоре начался сложный период возрождения Российской академии наук, основное содержание которого состояло в том, чтобы сохранить отечественную науку. Владимир Евгеньевич входил в ту группу членов Президиума и Академии, которые твердо, последовательно поддерживали и проводили все начинания Президента и других членов РАН, направленные на достижение этой главной цели. Немногословный в рабочей обстановке, Владимир Евгеньевич внес немало четких и разумных предложений для осуществления намеченного. Четкость и ясность вопросов и предложений всегда характеризовали активность Владимира Евгеньевича как члена Президиума. Не могу припомнить ни одного случая, чтобы Владимир Евгеньевич выступил «просто так», чтобы высказаться или показать свою эрудицию, которая между тем была удивительной.
В 1994 г. я был приглашен войти в число членов кураториума премии им. А. П. Карпинского, учрежденной фондом Альфреда Тепфера (ФРГ). Кураториум (или жюри) состоял из председателя (Хельмут Тепфер – сын Альфреда Тепфера), трех немецких ученых и трех российских (В. Е. Соколов, О. М. Нефедов и В. А. Жариков). Владимир Евгеньевич был старожилом кураториума, участвовавшим в его работе со дня основания. И я испытывал большое удовлетворение, видя, как лояльно, но настойчиво, убеждая и доказывая, проводил свою линию в выборе лауреатов Владимир Евгеньевич. Но кураториум – это не только споры по поводу кандидатов в лауреаты, это и просто встречи, беседы за обедом или за кофе. И здесь мне открылся другой Володя Соколов: мягкий, добродушный человек, превосходный рассказчик, любитель пошутить. В силу своей профессии Володя много ездил по всему свету, много видел. Мне казалось, что он знал о животном мире буквально все и мог часами рассказывать об этом. Володе повезло в жизни – его призванием было понять живой окружающий мир, и он многого достиг в этом.
Л. М. Сущеня. Взгляд с периферии
Комиссия по изучению научного и общественного наследия академика В. Е. Соколова обратилась к тем, кто знал Владимира Евгеньевича, с просьбой принять участие в книге воспоминаний о нем. Думаю, что это очень важно, пока живы те, кто знал академика В. Е. Соколова, общался и работал с ним, пока живы в нас эти воспоминания. Хотя психологически сложно говорить о Владимире Евгеньевиче в прошедшем времени, ибо совсем недавно он был с нами и трудно было представить, что он уйдет из жизни. Рано это случилось.
Впервые мне довелось встретиться с В. Е. Соколовым в середине 60-х годов в Севастополе. Тогда я только-только возглавил отдел физиологии водных животных в Институте биологии южных морей АН Украины, сменив на этом посту умершего выдающегося советского биолога Виктора Сергеевича Ивлева. Мы занимались многими проблемами физиологии морских животных, но главное внимание уделяли экологической энергетике особей и популяций, в том числе затратам энергии на движение. В это время возник большой бум вокруг дельфинов. Многие особенности этих животных (поведение, скорость, поддаваемость дрессировке, выполнение команд человека) вызвали интерес со стороны военно-морских сил, главным образом в США и Советском Союзе. В условиях усиленной секретности широким фронтом были развернуты научные исследования дельфинов, особенно поведения, энергетики и гидродинамики движения, структуры внешних покровов, обеспечивающих высокую скорость передвижения этих животных.