Аккорды кукол
Шрифт:
– Почему? Почему не ты - в моем мире? И вообще, он един, мир.
– Нет, ты не понимаешь...
– Голос его слабел, растворяясь в сумерках.
– Есть два мира. Два. И они находятся в постоянной борьбе друг с другом...
5
Ничто не предвещало беды. Дети стайкой переходили улицу. Рядом шли две пожилые воспитательницы. Горел зеленый свет. Да и ни одной машины поблизости не было. Дети возвращались из зоопарка, продолжая делиться впечатлениями. Жирафа видели, крокодил был болен, медведи грустили, а обезьяны вели себя подобающим образом - как обезьяны. Неожиданно откуда-то из подворотни вылетел мотоциклист в шлеме и черной куртке. Он мчался прямо
Школа была закрыта, но Герасим и не собирался туда идти. Свою учебу он уже считал законченной. Ничего полезного школа ему не дала. Поплескав бензином на парадную дверь, Гера уселся на мотоцикл и бросил спичку. Вспыхнуло красиво. Полюбовавшись немного пламенем, он понесся прочь.
В одной из коммерческих палаток, на отшибе, двое кавказцев лениво играли в нарды, чтобы убить время. Клиентов не было. За последний час подползли лишь два местных торчка, наскребших на бутылку водки, да знакомый пацан, купивший пакетик анаши. Водка изготовлялась в соседнем доме, шла прямо из подпольного цеха. Пить её было опасно, но торчки пили и почему-то не умирали. Словно тараканы, которых трави хоть чем - бесполезно. Все равно бегают.
Рядом с киоском остановился мотоцикл. Перед окошком замаячила голова в шлеме. Кавказцы оторвались от нард.
– Привет Магомету!
– сказал мотоциклист и бросил что-то внутрь.
Рванувшись на скорости с места, Герасим услышав позади себя грохот разорвавшегося взрывпакета.
Прием посетителей в больнице уже был закончен. Но к Свете Большаковой и так все равно никого не пускали, кроме родителей. Они как раз только что ушли. Врач сказал им, что надежда есть, но в глаза при этом старался не смотреть. Он знал, что человек в таком состоянии может прожить ещё несколько месяцев, может быть, лет. Но надеяться стоит только на чудо. Гера оставил мотоцикл возле входа, рядом с машиной "скорой помощи", и вошел в приемный покой. Подождав некоторое время, приглядевшись, он обратился к одной из санитарок:
– Проведите меня к той девушке, которая... которую... утром...
– В коме?
– подсказала та.
– Ты что, мальчик? Нельзя.
Гера молча протянул ей стодолларовую бумажку. Наверное, это был её трехмесячный заработок. Она испуганно покраснела, но деньги взяла и повела его за собой какими-то переходами, по служебным лестницам. Остановилась возле двери в палату.
– Теперь уходите, обратно я найду дорогу, - сказала Гера.
Войдя внутрь, он разглядел на кровати Свету. Руки её лежали поверх натянутого по самый подбородок одеяла, голова обмотана бинтами. Какие-то проводки тянулись к приборам. Капельница. Глаза закрыты. Острый носик торчит вверх.
– Света?
– позвал Герасим, но она, конечно, не откликнулась.
Подержав недолго её руку в своей и слабо пожав, он отошел от кровати и стал щелкать тумблерами, отключая аппаратуру. Затем ещё раз взглянул на девушку и, торопливо покинув палату, прикрыл дверь.
Он медленно ехал по улице, вновь направляясь к своему району. В одном из переулков, там, где Гера видел машину Коржа, он остановился. Машина и сейчас стояла тут, возле мебельного салона. За рулем сидел шофер. Гера не стал подъезжать ближе. Не выключая мотора, он закурил и приготовился ждать. Корж с хозяином мебельного салона крутили какие-то
Гера медленно поехал по переулку. Притормозив возле машины, он сунул руку в карман. Шофер и охранник продолжали разговаривать, но Корж почувствовал что-то неладное. Напрягшись, он выронил кулек с вишней и быстро захлопнул дверцу, но Гера уже выдернул чеку и аккуратно забросил гранату через ветровое стекло.
– Подарок!
– крикнул он, газанул и, заложив лихой вираж, свернул за угол. Услышав грохот взрыва, он засмеялся.
Так он и мчался вперед, в черном шлеме и куртке, с привязанной за спиной сумкой, смеясь и плача одновременно...
6
Вновь собирая куклу, Драгуров обратил внимание на одну деталь, которая и прежде вызывала у него удивление. Внутри игрушки, там, где у мальчика должно было находиться сердце, к металлической стенке крепились часы. Владислав считал, что это излишество, поскольку часы были скрыты от глаз, мертвые стрелки застыли на цифре "12". Вероятно, это была очередная причуда мастера Бергера - вложить старые сломанные часы в куклу и припаять к корпусу. Причем внутри, что было лишено всякого смысла. Если только он не придавал этому какого-то особого значения. Но что самое поразительное сейчас стрелки часов двигались... И секундная, и минутная, а значит, и самая большая. Часы работали!
Драгуров позвал Снежану.
– Странно, - сказала она, заглядывая в корпус куклы.
– А ты знаешь, когда я раньше брала игрушку в руки, мне всегда казалось, что внутри что-то тикает. Как бомба с часовым механизмом.
– Наверное, твой дед иногда развинчивал туловище и заводил их. Вот маленькое колесико, сбоку, - он показал отверткой.
– Но теперь-то они почему пошли? Сами по себе, что ли?
– Секундная стрелка так прыгает, будто они кварцевые, - сказала Снежана.
– Это невозможно. Во времена Бергера кварцевых часов не было.
– А может, часы появились позже?
– Даже если они кварцевые, я все равно не понимаю. Зачем? И потом, я точно помню, что они не работали. Стрелки стояли на двенадцати. Чепуха какая-то! Словно сам собой пошел отсчет времени.
– Отсчитывают отпущенный нам срок, - попробовала пошутить Снежана, хотя ей самой явно стало не по себе.
– Надо было все же выбросить эту чертову куклу!
– Еще успеем, - отозвался Владислав.
– Может, попробовать их вынуть? Я, правда, не часовой мастер, но посмотреть, что там внутри, интересно.
– Не нужно, - испугалась Снежана. Она даже взяла Владислава за руку, будто часы действительно могли взорваться.
– Мало ли что может произойти? Лучше не рисковать.
Драгуров решил послушаться, чтобы она не волновалась. Вынуть часы он всегда успеет. Но Снежана не уходила.
Окончательно собрав механическую игрушку, Драгуров закончил работу.
– Не пойти ли нам прогуляться?
– спросил он, глядя в окно. Уже давно смеркалось, на улице зажигались фонари. И в доме напротив тоже горели окна. Ветер то набрасывался на ветки деревьев, обрывая желтую листву, то затихал, словно таясь в переулке и накапливая силы. Воскресный вечер обещал быть прохладным.