Аксенов
Шрифт:
Е.П.:Не дай бог!
А.К.:Гениальное прозрение гибельной левизны западной интеллигенции, перенесенное в «русский мир».
Е.П.:Так вот это и есть фантасмагория! Потому что в жизни такого, разумеется, произойти не могло. Каковы бы ни были русские интеллигенты, никогда в жизни они не стали бы объединяться с Советским Союзом.
А.К.:Дружочек ты мой! А кто в конце сороковых, когда паспорта Сталин эмигрантам начал возвращать, повалил сюда массовым порядком? Покойный Андрей Волконский, которому было тогда шестнадцать лет, пытался бежать из поезда, предчувствуя, что здесь будет. А другие — ехали. Их стреляли, сажали, а они ехали. Один только бешеный ненавистник большевиков старик Иван Бунин коленом под жопу выставил московских эмиссаров Алексея Толстого да Симонова Константина Михайловича. А остальные рассуждали: «Великая страна выиграла войну, Сталин государь жестокий — а когда были великие государи не жестокие? а Петр? а Иоанн Васильевич? Жестокий, но великий! Выиграл войну, спас страну — и страна снова как бы Россия, а не Совдепия…» И с такими патриотическими мыслями прямо от границы — в Караганду.
Е.П.:А может, они думали как некоторые порядочные люди, которые в партию вступали, — что они разложат КПСС изнутри?
А.К.:Нет, они думали как герои «Острова Крым». Да, нас посадят в тюрьму, но это необходимая жертва Великой России! И реально они жизни в СССР, конечно же, не представляли. Как сказал кто-то из возвращенцев — не могу вспомнить кто: «Ну и пусть я буду обедать без салфетки в ГУЛАГе. Зато — на Родине!»
Е.П.:Да. Сергей Боровиков, уже мною упомянутый, много занимался Вертинским и однажды показал мне письмо, где Вертинский говорил о том, что когда он вернется, ему, конечно же, трудновато придется, но даже одного процента от пластинок, которые большевики будут вынужденывыпускать ввиду его всемирной популярности, ему хватит на скромное житье. То есть он всерьез полагал, что жизнь у него будет примерно такая же, как в эмиграции.
А.К.:Вот в чем было Васино прозрение. Он понял, что русская интеллигенция готова не только собой пожертвовать, но и выступает против единственного шанса развития страны — непримиримой войны с большевиками — ради вот этой выдуманной России. И это было, было, было! И в двадцатые годы, и в тридцатые, и в сороковые. Просто Вася понял, чем это может кончиться. Чем это могло бы кончиться. Чем это рано или поздно кончится везде, где власть бандитам вручают добровольно. Как, например, во Вьетнаме, где, кстати, как и в «Острове Крым», люди уплывали от коммунистических войск на лодках в открытое море. Поэтому роман «Остров Крым» — у Аксенова совершенно отдельное сочинение. И еще «Московская сага» нетипична, но только в другом роде. «Звездный билет», «Бочкотара», «Ожог», «Сладостный стиль» — вот развитие жизненного и литературного пути писателя Аксенова. А «Московская сага», равно как и «Остров Крым» — сильные рывки в сторону. Хотя происхождение «Московской саги» более объяснимо, чем создание «Острова Крым». Что послужило поводом для создания «Острова Крым», кроме Вьетнама? Не знаю.
Е.П.:Экий бином Ньютона! Маразм окреп к тому времени окончательно. Кроме Вьетнама — Афганистан с нашей «братской помощью».
А.К.:Это внешние события, а не внутренние. Мне кажется, что в какой-то момент он внутренне обратился к западной интеллигенции: если вы, ребята, будете, как всегда, потворствовать коммунякам и прочим уродам-террористам, то ваш прекрасный, ухоженный «Остров Крым» накроется окончательно. Если вы, ребята, будете сидеть на верандах и пить шампанское, пока танки входят в ваши города, вы обречены на финал моего «Острова Крым». И все это очень наглядно изображено Васей на фоне крымского пейзажа, знакомого каждому советскому «образованцу» с детства. Между прочим, я в девяносто пятом году был в Крыму по приглашению своего издательства, и меня в симферопольском аэропорту встретила машина, водитель которой был вылитый аксеновский «товарищ красивый Фуражкин». Древняя «Волга», красиво восстановленная для туристических целей, везла меня в Алупку. Я заснул. А потом просыпаюсь в какую-то секунду — и вдруг вижу: что это такое? Я еду по довольно знакомой мне крымской дороге, но это уже не тот, мой, Крым: слева огромная реклама «Кока-колы», справа реклама «Пепси-колы», вверху на скале — шикарнейшая вилла. «Да это ж вилла Лучникова из “Острова Крым”!» — подумал я. Вот какое было сильнейшее ощущение реальности аксеновской выдумки. Только-только капитализм настал, а уже Крым двинулся в сторону «Острова»… Реальность, понимаешь? Никакая это на фиг не антиутопия — это роман-предупреждение. А вот что такое «Московская сага»?
Е.П.:По ней можно изучать историю моей страны. Эта книга для всех, включая малограмотных и родства не помнящих.
А.К.:Ты сейчас сказал ключевые слова. Мы уже о «Саге» говорили, но надо окончательно прояснить. Зачем Вася написал ее? Не считая того, что он рассчитывал получить деньги за сериал, он сделал это, чтобы про советскую власть узнали те люди, для которых «Архипелаг ГУЛАГ» непомерен, для которых чтение «ГУЛАГа» или тем более Шаламова — ну не по силам и не по уму. Он написал простую книгу о советской власти, для народа. Не только американского, но и постсоветского.
Е.П.:Да. Ведь, например, про того же Троцкого, кроме того что он «иудушка» и подлец, советским людям ничего не было известно. А из «Московской саги» становится понятен масштаб влиянияна страну этого главного конкурента Сталина, поставившего под угрозу конечные результаты его восхождения на коммунистический олимп. Троцкистские демонстрации в Москве и Питере, гражданские общественные беспорядки, которые потом в страшном сне советской власти снились… И троцкистов сажали не потому, что у Сталина было такое развлечение — сажать троцкистов, а потому что он их боялся, как огня. Позволь тебе напомнить, что Варлам Шаламов первый раз сел вовсе не за то, что у него отец священник, а за то, что он антисталинец, комсомолец-троцкист. Шаламов потом описывал, что троцкисты считались в лагерях врагами почище монархистов и белогвардейцев. Те уже в могиле или в Париже, а эти молодые, да еще и с идеями о правильном коммунизме.
А.К.:Согласен. Как мы уже говорили, троцкистов Сталин боялся не потому, что он был параноик или страдал манией преследования, а потому, что он их правильно боялся. Они были реальная для него угроза. Троцкий после смерти Ленина тоже был начальник страны, и еще неизвестно, что с нею было бы, если бы он одержал верх над «чудным грузином». Так что если «Остров Крым» — роман-предупреждение, то «Московская сага» — учебное пособие. Это курс истории СССР, написанный… я бы даже не сказал, что с сильно антисоветских позиций, а скорее с позиции здравого смысла.
Е.П.:Я, кстати, тоже, как и наши начальники, за то, чтобы не фальсифицировали историю, а все оценивали объективно. И «Московская сага» — образец такой объективности.
А.К.:Ты вспомни, когда эта книга писалась. Когда в приличном советско-антисоветском обществе сказать, что троцкист такая же сволочь, как сталинист, было нельзя. Ведь троцкист мученик, он боролся против Сталина, значит, он автоматически хороший. Вот этот миф, что если кого Сталин расстрелял, тот праведник, развенчивался «Московской сагой» при всей ее, прямо скажем, примитивности. Это не советская или антисоветская книга, а книга о русской истории, написанная для людей, незнакомых с русской историей… Я считаю, что эту книгу в школе должны изучать вместе с «Архипелагом». «Архипелаг ГУЛАГ» — в старших классах, а эту чуть-чуть пораньше. Понимаешь, роман партийного прохиндея «из народа» с юной троцкисткой из высокопоставленной семьи, тот, что в «Саге», — больше говорит о тойсоветской власти, о том времени, чем любые теоретические построения. Практически одновременно две книги вышли на широкую аудиторию, которая, как известно, обо всем узнает по телевизору: в смысле некоторой погруженности в бытовые детали и нестандартного подхода к описанию ужасов советской власти экранизация «Московской саги» перекликается с экранизацией романа «В круге первом». Не сравниваю художественные достоинства экранизаций, они, увы, несравнимы, не в пользу «Саги». Но, понимаешь, эти книги — и фильмы — одновременно и познавательные, и увлекательные, а что такое познавательная плюс увлекательная книга? Это книга для простого народа. Вот это бы нужно иметь в виду тем, кто наезжает на «Московскую сагу».
Е.П.:Тем и симпатична эта книга, что ее можно читать на разных уровнях. Ее читателем любой может стать — от человека, который вообще ничего не знает, до какого-нибудь эстета, который оценит превращение Сталина в жабу или жука, забыл, и который читал «Повесть непогашенной Луны» Бориса Пильняка.
А.К.:Понимаешь, грех на себя ссылаться, но я тоже пытался вот такую обыкновенную тоталитарнуюжизнь описать в своем «Все поправимо». Жизнь, где нет четкого разделения: вот тут ГУЛАГ, Кремль и Лубянка, а вот тут — все честные люди. Не такая была та жизнь. И Вася умудрился в «Московской саге» показать это. У Васи любая мелочь имеет значение, потому что у Васи — жизнь. Эта книга для очень простых людей, но не очень простая.
Е.П.:Теперь давай поговорим об американских романах. «Новый сладостный стиль», потом «Кесарево свечение»… Совершенно разные и удивительные(во всех смыслах этого слова) книги. Когда вышел «Новый сладостный стиль»?
А.К.:Точно не могу вспомнить, надо все записывать. Вася мне дал тогда сигнальный экземпляр, и книжка мне безумно понравилась. Я вообще тяготею ко всякого рода классификациям и, на мой взгляд, как я уже говорил, «Кесарево свечение» — это американские «Коллеги». А «Новый сладостный стиль» — это американский «Ожог», но очень упрощенный.