Аквариум
Шрифт:
Наверное, он догадался сразу, еще в аэропорту. Едва встретив его взгляд, холодный и рассеянный, я поняла: он вновь превратился в раздраженного бога. А я, как и прежде, стала преданной собачонкой.
Не знаю, можно ли заметить, что на женщине нет нижнего белья, и видно ли это по ее поведению. Калим, похоже, заметил. Получив багаж и сунув его в мою взятую напрокат машину, он тут же, не спрашивая согласия, бросил:
— Едем к тебе.
И прежде чем я успела тронуться с места, втянул в нос через соломинку какой-то порошок из пакетика, потом протянул
— Давай!
Раньше я не пробовала кокаин и не имела никакого желания это делать, но без возражений взяла трубочку и втянула немного порошка.
— Теперь поезжай, — велел он, и я отважно встроилась в поток мчащихся машин.
Поначалу я ничего не замечала, но потом желание нахлынуло на меня со всей мощью. Мы въехали в город, и я ощущала себя ангелом, с которым ничего не может случиться. Калим прекрасно знал, что я чувствую, и повторил:
— Давай.
И я начала ласкать себя, продолжая вести машину. Мне ведь достаточно было только поднять платье, подвинуться вперед на сиденье и позволить правой руке (машина была с автоматической коробкой передач, и рука не требовалась мне для переключения скоростей) делать то, в чем она здорово поднаторела в последнюю неделю. Меня совершенно не волновало, что мои действия чреваты опасностью, а пассажиры автобусов могут заметить, чем я занимаюсь, равно как и то, что Калим зевал, со скучающим видом глядя в окно. Такова была его роль в этой игре. Он должен был вести себя именно так. Потому что мне это было нужно.
Я свернула на улицу Кайзердам. Дорога была свободна, после остановки перед светофором я тронулась с места, хорошенько нажав на газ. А дальше все было как в замедленной съемке. До сих пор не знаю, был ли оргазм причиной того, что я вдруг круто вывернула руль, или важней оказалась внезапная мысль, что так продолжаться не может и надо покончить с этим раз и навсегда. На нас с бешеной скоростью надвигалась стена. Вот и все.
Когда я очнулась в больнице, мне сказали, что Калим мертв, а я до конца жизни останусь парализованной. Такая вот история.
Есть и послесловие. Через несколько недель, когда я была уже в состоянии отвечать на вопросы, мне удалось избежать обвинений в убийстве: я сказала полицейскому, который допрашивал меня, что Калим вдруг схватился за руль и вывернул его. К тому времени его труп давно доставили в Тулузу и кремировали. Опровергнуть мои слова никто бы не смог, потому что у полиции не было отпечатков его пальцев. В случае проверки на руле их бы, конечно, не нашли. Ну вот, я призналась тебе в убийстве.
И еще: они не обнаружили у нас в крови кокаина. Не знаю почему. Просто повезло, иначе полиция вряд ли стала бы со мной церемониться».
Некоторое время я сидел неподвижно, уставясь в последние строчки. Вот так история! Теперь мне ясно, почему Джун не хочет, чтобы ее прочел кто-нибудь еще. Я долго думал, потом написал: «Необходимая самооборона».
Джун. Ты дочитал?
Барри. Да.
Джун. Нет. Это была попытка самоубийства, которая вылилась в убийство.
Барри. Необходимая самооборона. Если бы не трусость, я бы ради тебя прикончил этого типа.
Джун. Спасибо. Все уже произошло.
Барри. Мне хочется для тебя что-нибудь сделать. Есть идеи?
Джун. Никаких. Я рада, что ты снова со мной. Целых два дня без тебя. Если не считать коротких замечаний и ничего не значащих фраз.
Барри. Может, музыка? Купить тебе что-нибудь еще?
Джун. Да, это было бы здорово. Только повеселее. Я не хочу грустить.
Барри. Что может в искусстве тот, кто не грустит?
Джун. В искусстве? А что, оно от этого утрачивает величие? Или ты просто дерзишь? Что на тебя нашло?
Барри. Так, рефлекс. Не собирался дерзить. Самые сильные чувства — печаль и боль, а поп-музыка для меня — тоже искусство.
Джун. Я уязвима. Ты знаешь мою историю и можешь теперь воздействовать на меня, например, заставить сделать что-нибудь, чего я не хочу.
Барри. Не надо со мной ссориться. По крайней мере сейчас. Может быть, завтра. Или послезавтра.
Джун. О’кей.
Барри. Ты спала. До сих пор я не видел, как ты спишь.
Джун. После массажа я так разомлела, что сразу уснула.
Барри. А ты специально?
Джун. Что?
Барри. Приподняла простыню.
Джун. Нет, это одна из тех редких ситуаций, когда намерения не было. Надеюсь, тебе понравилось.
Барри. Я пожалел, что у меня нет подзорной трубы.
Джун. А у тебя ее нет?
Барри. И никогда не было. Я ведь не занимался спортивным ориентированием и не рыскал по лесу. И до твоего появления не страдал вуаеризмом.
Джун. Чувство неловкости?
Барри. Немножко. Ведь это извращение.
Джун. Да никакой ты не вуаерист! Ты мой свидетель. И друг. Никакого извращения здесь нет. Я твержу тебе это каждый день, но до тебя все никак не дойдет. Ты что, тупой?
Барри. Хочешь поссориться?
Джун. Нет. Хочу посмотреть тебе в глаза.
Барри, И так смотришь. Причем не только в глаза. В другие места тоже.
Джун. В какие, например?
Барри. Под кожу. Да куда угодно.
Джун. Ты так и не завершил свое «любовное переживание»?
Барри. Нет.
Джун. Ну так давай! От меня будет хоть какая-то польза.
Барри. Ты уж и так разбила мне сердце, о какой еще пользе идет речь?
Джун. Риторический вопрос. Прекрасно знаешь, о какой. Смотри на меня и делай это. И будет здорово.
Барри. Нет. Я не могу.
Джун. Ты что, импотент? Досадно.
Барри. Нет, не импотент. Просто не верю, что тебе это нужно. Скорее всего у тебя какая-то другая причина — может, ты хочешь, чтобы я чувствовал себя обязанным тебе или что-нибудь подобное. Не верю и все. Пережив то, что пережил я, чувствуешь себя слишком разочарованным и приземленным.
Джун. Глупости. Не бывает общих правил — есть только отдельные люди. Ты сам мне это объяснял.
Барри. Не хочу иметь ничего общего с этим парнем. Ничего.