Алая Вуаль
Шрифт:
Не в силах сопротивляться, я спрашиваю:
— А ты мог бы это сделать? В крайнем случае?
— Ты намекаешь, что я гипотетически злой?
Нахмурившись, я стараюсь не выдать своего волнения.
— И это сработает? Ты не разрушишь чей-то разум, и внушение не сработает?
— Гипотетически.
— Если ты снова произнесешь слово гипотетически… — Я тяжело выдохнул через нос, расправляя плечи и вновь обретая контроль над собой. Препирательства ни к чему не приведут. — Сколько часов до рассвета? — снова спрашиваю я.
— Один с четвертью.
Шея все еще колючая
— А… что будет, если мы задержимся до рассвета?
— Гости не могут оставаться в Les Abysses до рассвета. — Из его горла вырывается низкий разочарованный звук, а пальцы сгибаются на камине, как косы. Кусок каменной кладки рассыпается в его ладони, засыпая очаг черной пылью. — Каждый камин идентичен, — бормочет он. — Никаких отличительных признаков.
— Ты чувствуешь запах магии крови сквозь дым? — Я подавляю желание поерзать, слегка подпрыгивая на носочках. Нам понадобится не меньше часа, чтобы как следует обыскать комнаты Бабетты, если мы вообще сможем их найти, и это только в том случае, если Пеннелопа не набросится на нас и все не испортит, что она может сделать в любой момент. Теперь я действительно начинаю подпрыгивать, сцепив пальцы и крепко сжимая их. — Бабетта не была особенно доверчивой. Она могла поставить дополнительную защиту на свою дверь, особенно после того, как связалась с кем-то опасным.
Но Михаль только качает головой.
— Слишком много запахов.
Он идет к следующему камину. И к следующему. С каждым камином он становится все более взволнованным, но его волнение выглядит иначе, чем у меня: вместо того чтобы стать взволнованным и оживленным, он становится холодным и спокойным. Лаконичным. Никаких эмоций не мелькает в его выражении лица, когда он изучает каждый изгиб камня, и он отказывается спешить. Каждый шаг обдуман. Спокойный и контролируемый. Часть меня хочет встряхнуть его, чтобы посмотреть, не сломается ли он, а другая часть знает, что лучше. Это может быть наша единственная возможность узнать об убийце, и мы не можем ее упустить.
Я шагаю за ним в поисках того, что он мог упустить, но, конечно, ничего нет — каменная кладка на каждом камине идентична, как и тени, пляшущие на стенах между ними. Я смотрю на каждого по очереди. Они выглядят человекоподобными, почти как призраки, только…
Я резко выпрямляюсь при этой мысли. Призраки.
Что там Михаль говорил о своей сестре? Она вернется. Соблазн вмешаться слишком велик. Неожиданная надежда зарождается в моей груди. Ничто не может быть более опасным, чем эта ситуация, и, очевидно, — если Мила умерла в Цезарине, но выбрала Реквием — призраки не ограничиваются землей, на которой они умерли. Могла ли она последовать за нами сюда? Может ли она сказать нам, какой камин принадлежал Бабетте?
Бросив быстрый взгляд на спину Михаля, я сосредоточиваюсь на пузырьке надежды, который с каждой секундой становится все больше. В замке, в театре — даже в Старом Городе, преследуемом вампирами, — мои эмоции позволили мне проскользнуть сквозь вуаль. Они позволили мне изгнать Милу в минуту гнева. Возможно, они позволят мне позвать ее снова.
Есть только один способ узнать это.
— Мила? —
При звуке ее имени лицо Михаля поворачивается ко мне, и он появляется рядом со мной в промежутке между ударами сердца. Я протягиваю руку, не глядя на него. В спешке он едва не сминает мои пальцы.
— Мила? — Я пытаюсь снова, обыскивая стены, потолок, даже яму, ожидая, что она появится с тук-туком и надменным выражением лица. — Пожалуйста, Мила, нам нужна твоя помощь. Это простое одолжение — быстрое и легкое.
Ничего не происходит.
— Мила. — Теперь я медленно поворачиваюсь по кругу, выкрикивая ее имя. Раздражение колет меня, как иголками. Она без проблем проследила за мной до птичника и дважды обругала меня, но в тот момент, когда я действительно нуждаюсь в ней? Молчание. — Да ладно, Мила. Не будь такой. Это ужасно невежливо — игнорировать друга, ты же знаешь…
Михаль сжимает мою руку, и мое внимание переключается на ближайшую к нам стену. Тени там продолжают извиваться, но одна из них — она выглядит не так, как остальные. Серебристая, а не черная, ее форма более непрозрачна. Я торжествующе улыбаюсь, когда призрак материализуется, необычным образом закручивая руки над головой. Моя улыбка сходит на нет. Глаза закрыты, лицо искажено страстью, она довольно неуклюже двигает бедрами и покачивает головой в такт музыке, которую я не слышу. Идеальные перстни подпрыгивают от движения к движению, и она подбрасывает один из них с практичностью актера на сцене.
И еще, как это ни трагично, она не Мила.
— Гвиневра. — Я возвращаю улыбку на место, молясь о чуде. — Как я рада тебя видеть.
Ее глаза распахиваются от моего голоса, и она притворяется испуганной.
— Селия! — Прижимаясь к груди, она говорит: — Каковы шансы, дорогая? Мила, конечно, упоминала, что ты можешь быть здесь, но я никак не ожидала, что Михаль будет сопровождать тебя. — Очевидная ложь, сопровождаемая слащавой улыбкой. — Вы двое…..официально? — Прежде чем я успеваю ответить, она сочувственно щелкает языком. — Неплохой выбор для первого свидания, не так ли? Он пригласил меня на ужин при свечах в Le Presage в сопровождении хора мелузин — такие ангельские голоса, такой восторг в тот вечер… Но никогда не отчаивайся, дорогая. Никогда не отчаивайся. — Она наклоняется вперед и гладит меня по голове, пожалуй, самым снисходительным жестом, который когда-либо был сделан. — Очень немногие смогут испытать такую космическую любовь, как наша. Звездная любовь, знаешь ли.
— Как… мило. — Я рискую взглянуть на Михаля, который выглядит так, будто кто-то ударил его дубинкой по голове. Нахмурив брови в недоумении, он отшатывается и пытается вырвать свои пальцы из моих, но я вцепляюсь в него, как в тиски. Хотя он смотрит на меня — наполовину с яростью, наполовину с мольбой, — я поворачиваюсь и хватаю его за другую руку, крепко сцепляя наши пальцы. Если я не могу вырваться, то и он не сможет. — Полагаю, вы уже знакомы, — приятно говорю я, — но позволь представить заново: Михаль, познакомься с призраком Гвиневры, а Гвиневра — с Михалем Васильевым, Его Королевским Величеством и королем Реквиема.