Алая Вуаль
Шрифт:
— Нет. — Я горячо качаю головой и отстраняюсь. — Нет, я должна это сделать. Я хочу это сделать. — Тогда, поскольку я не могу удержаться, я спрашиваю: — Это место принадлежит Эпонине?
— Да, она его хозяйка.
— А Рай?
— Она и им управляет.
— А как там наверху?
Он жестом показывает вокруг нас.
— Очень похоже на это. Куртизанки носят белое, а не красное, а хор мелузин вводит всех, кто входит, в некое подобие транса. — Он делает паузу. — Признаюсь, я побывал в Раю лишь однажды. Это…..было похоже на сон.
Это
Сон — это именно то, чем была вся эта ночь.
Когда я умолкаю, Михаль опускается на стоящий рядом диван, раскинув руки по верблюжьей спинке, а я неловко стою рядом с ним. Невольно я бросаю взгляд в сторону оборотня и куртизанки. Это, должно быть, Пеннелопа. У нее такое же сердцевидное лицо и золотистые волосы, как у ее кузины, кожа в шрамах и цвета слоновой кости. И то, как она двигается… тяжесть оседает у меня в груди, когда я смотрю на нее. Я никогда не смогу так двигаться.
Я заставляю себя отвести взгляд, чтобы дать им возможность побыть наедине. Как заметила фиалковоглазая куртизанка, сейчас она выглядит… несколько озабоченной и не может ответить на наши вопросы. Возможно, нам следовало бы договориться о встрече. Кто знает, сколько времени у них может уйти на то, чтобы закончить? Михаль, кажется, готов подождать, но, как он сказал, рассвет быстро приближается. Может, я просто… постучу ее по плечу? Я переминаюсь с ноги на ногу, обдумывая варианты. Возможно, я просто прочищу горло, и они как по волшебству разойдутся.
Непринужденным голосом Михаля говорит:
— Это не грязное слово, знаешь ли.
— Какое слово? — рассеянно спрашиваю я.
— Девственница. — Он поднимает на меня бровь. — Никому здесь нет дела до этого, так или иначе, так что не стоит шептать его как проклятие.
Мой рот открывается в шоке, в ужасе, а руки сжимаются в кулаки по бокам. В этот момент я совершенно забываю о Пеннелопе и ее спутнице, которая плетется позади нас.
— Мне не следовало говорить тебе этого. Я бы никогда не сказала тебе этого, если бы знала, что ты захочешь это обсудить.
— А почему бы и нет? — Он с любопытством наклоняет голову. — Тебе неприятно говорить о сексе?
— А если да? Ты прекратишь этот разговор?
— Невежливо отвечать вопросом на вопрос, питомец.
— Я не твой питомец, и было бы грубее продолжать обращаться ко мне так.
Он изучает меня с восторженным интересом.
— А разве у друзей не бывает прозвищ? Если я правильно помню, ты называла моего дорогого кузена Димой.
— Ты же не шутишь? — Я смотрю на него в недоумении — и от того, что он запомнил тот единственный раз, когда я сократила имя Димитрия, и от того, что он вообще мог, даже в глубинах своего сознания, считать питомца термином ласкательным. — Ты мне не друг, Михаль Васильев.
Он вскидывает бровь.
— Нет?
— Нет, — говорю я категорически. — То, что ты даже думаешь о дружбе,
Он пренебрежительно машет рукой.
— В любых отношениях есть проблемы.
— Проблемы? Ты похитил меня. Ты шантажировал меня. — Возмущенная, я поднимаю палец за каждый проступок. — Ты запер меня в комнате и заставил вызывать призраков. Всего несколько минут назад ты раскрыл пророчество, в котором…
Но прежде чем я успеваю закончить, к нам — нет, ко мне — подходит джентльмен с квадратной челюстью и протягивает широкую руку. От него исходит резкий запах благовоний и магии.
— Здравствуйте, — мурлычет он без предисловий, целуя мои пальцы. — Могу я узнать твое имя, humaine?
Я застываю при этом слове, резко и болезненно осознавая, что меня здесь быть не должно — и что мое лицо и имя усеивают улицу снаружи. Проклиная себя за то, что забыла плащ, за то, что надела это дурацкое платье, я пригибаю голову.
— Флер, — говорю я, как можно вежливее отдергивая руку. — Меня зовут Флер… Туссен.
Я внутренне содрогаюсь от этого промаха.
— Туссен? — Ведьмак нахмурил брови, пытаясь вспомнить имя, но потом отмахнулась от него и глубоко вдохнула. На его лице расплывается широкая, невеселая улыбка от моего запаха. Humaine. — Может быть, мы проведем некоторое время вместе этим утром, мадемуазель Туссен? Мне… очень хочется узнать тебя получше.
— Нет. — Я извиняюще покачала головой. — Нет, я так не думаю. Я вообще-то здесь не работаю, мсье.
Улыбка ведьмака сползает.
— Прошу прощения?
— Я здесь не работаю. Это платье…
— Оно пунцовое в Les Abysses, — заканчивает он, нахмурившись. — Поскольку ты стоишь одна в яме, я могу лишь предположить, что ты ищешь компанию. — Мрачная пауза. — Если только ведьмаки не являются для тебя чем-то оскорбительным? Так вот в чем дело, мадам Туссен?
— Нет, нет, вовсе нет! Это платье… — я бросаю обвиняющий взгляд на Михаля, а он смотрит в ответ, совершенно спокойно, — было очень неудачной шуткой, и я прошу прощения за любое недоразумение, которое оно вызвало.
— Хмф. — Хотя глаза ведьмака сузились, его лицо слегка расслабилось, услышав искренность моих слов, и он подошел ближе, чтобы повторить попытку. — В таком случае… ты уверена, что я не смогу убедить тебя оставить спутника на оставшуюся часть утра? Обещаю, ты не пожалеешь.
Теперь я сопротивляюсь желанию нахмуриться. Видимо, он не расслышал ту часть, где я здесь не работаю, или же просто забыл за последние тридцать секунд. Нехотя я снова смотрю на Михаля, который опять каким-то образом стала меньшим из двух зол. Он чрезвычайно забавен, он подавляет ухмылку, по-прежнему откинувшись на спинку кресла, и в его черных глазах я вижу свое собственное отражение, щелкающее: Ты мне не друг, Михаль Васильев.