Алая Вуаль

Махерин Шелби

Мои веки смыкаются от этого звука, и я притягиваю его руку ближе, впиваясь глубже. С каждым движением моего рта восхитительный жар разливается по моему животу, пока я не начинаю бредить им, пока не сгораю от него. Когда я прижимаюсь к его груди, бедрам, отчаянно желая ощутить его прохладную кожу, его тело неуловимо сдвигается в ответ, напрягаясь, как змея, готовящаяся нанести удар.

— Селия, — предупреждает он, но я его не слышу. Я чувствую себя легче, чем в последние недели, а то и годы, но в то же время тяжелее, мне больно, покалывает и нужно

что-то, чему я не могу дать названия.

Разочарованная, я провожу языком по его коже, и он проклинает меня, причем его голос становится еще более низким и жестким, чем прежде.

Хотя он поднимается на ноги, я двигаюсь вместе с ним, мой рот лихорадочно впивается в его кожу. Я не могу остановиться. Он отдергивает руку, бормоча:

— Хватит, — но я, задыхаясь, поворачиваюсь к нему лицом, мои щеки раскраснелись, а кожа натянулась. Слишком туго. Пульс пульсирует в животе, пока я смотрю на него. А он смотрит на меня.

Он все еще не дышит.

Это зрелище должно было напугать меня. Хотя мои раны зажили, кровь все еще стекает по моей груди, а Михаль — вампир. Он слышит биение моего сердца. Он чувствует мои эмоции. И когда его глаза сужаются и почти неохотно опускаются к моему декольте, этот взгляд ничуть не пугает меня. Нет. Вместо этого меня наполняет странное, пьянящее чувство власти. Как будто если я не поцелую его прямо сейчас, то могу сгореть.

Поэтому я вытягиваюсь на носочки и делаю именно это.

Глава 26

Воссоединение

Его руки опускаются на мои плечи прежде, чем я успеваю дотронуться до него, и он заставляет меня опуститься на ступеньку. Два. Сквозь стиснутые зубы он спрашивает:

— Что содержала твоя записка?

— Какая записка? — задыхаясь, спрашиваю я, борясь с его железной хваткой. Моя бровь опускается в замешательстве. В отчаянии. Хотя мои руки все еще тянутся к его твердой груди, он держит меня на расстоянии вытянутой руки, так что я довольствуюсь тем, что глажу его предплечья. Его локти. Его бицепсы. — Пожалуйста, прикоснись ко мне, Михаль. Пожалуйста.

Эти черные глаза становятся невероятно темными.

— Нет.

— Почему?

— Потому что на самом деле ты не хочешь, чтобы я прикасался к тебе. Кровь вампира — это естественный афродизиак, он облегчает переход. Чем старше вампир, тем сильнее его действие. — Горькая улыбка искажает его рот, но до глаз она не доходит. — Я.… очень стар, поэтому моя кровь сильнее, чем у других. — Когда он снова заговорил, его голос был холодным, почти бесстрастным, а взгляд и вовсе скользнул от меня. — Реакция твоего тела скоро пройдет.

Странные слова пронзают густую дымку моих мыслей. Афродизиак. Переход. Вслед за ними, как удар молнии, появляется лицо Жан-Люка, пронзая мое сознание своим неверием, своим отвращением к тому, что я могла поступить так эгоистично. Я подношу дрожащую руку к своим распухшим губам. На языке все еще чувствуется вкус крови

Михаля.

Реакция твоего тела скоро пройдет.

— Нет. — Выдохнув это слово шепотом, я закрываю глаза в отвращении, не в силах больше ни секунды смотреть на него. Невозможно смотреть на меня. Мои руки безвольно падают на бока. — Этого… этого не было. Этого не могло быть.

— Повтори это еще раз, — коротко говорит он. — Возможно, ты сделаешь это правдой.

Отпустив мои плечи, он идет мимо меня вниз по лестнице, но даже легкое касание его руки посылает новый заряд жара в мое сердце. И стыд. Страшный, ужасающий стыд. Он бурлит в животе, когда я открываю глаза и смотрю на гладкую, недавно зажившую кожу своих ладоней. Представляю себе Жан-Люка, сломанного Балисарды и Бабетту. Я резко вдыхаю.

Бабетта.

Забытый серебряный кол блестит у моих ног.

— А пока, — он расстегивает рукав, не оглядываясь на меня, засовывает руки в кожаный сюртук, — ты расскажешь мне, что именно содержала твоя записка. Ты выбрала птичник не случайно. — Его тщательный контроль не ослабевает, когда он наклоняется, чтобы достать платок с иссушенного тела вампира, и спокойно вытирает запёкшуюся кровь со своих рук. — Что ты рассказала о нас своим друзьям, Селия Трамбле?

Медленно наклоняюсь, чтобы достать кол. Сердце неумолимо бьется в ушах. Михаль планирует убить этих друзей, а я только что… только что пила его кровь. Я только что попробовала его кожу на вкус, и что еще хуже — я хотела…

Вязкая ненависть разливается по моим венам, и я отказываюсь закончить мысль. Мои руки трясутся, когда я спускаюсь по лестнице, а мой взгляд сужается на его широкой спине, обтянутой кожей.

На месте, расположенном прямо за его сердцем.

— Я рассказала им, как тебя убить, — рычу я, делая выпад, когда он поворачивается.

В течение одной секунды — возможно, меньше — я наслаждаюсь удивлением на его прекрасном жестоком лице, когда серебро ударяет ему в грудь. Кол легко пронзает тонкую рубашку, и там, где он касается голой кожи, вьется дымок. В его глазах на мгновение вспыхивает боль. Затем гнев.

Яркий, жгучий гнев.

Он ловит мое запястье прежде, чем я успеваю вогнать серебро в его сердце, вырывает кол из его груди и бросает его через птичник, где он мгновенно разбивается о дверь. Вместе с ним разбивается и решимость в моей груди. Черт. Отступив назад, я смотрю на него расширенными глазами.

Он обнажает клыки в дикой улыбке.

Черт, черт, черт.

Хотя я пытаюсь бежать, он движется слишком быстро, и весь птичник расплывается, пока мы не останавливаемся перед дверью. Скрутив меня своими невероятно сильными руками — одной за запястья, другой за загривок, — он неторопливо вводит меня в дверь. Серебристый порошок от кола все еще прилипает к дереву. Он царапает мне щеку.