Алеф (CИ)
Шрифт:
– А нельзя ли как-нибудь это исправить?
– слова будут произнесены нерешительно и с сомнением, но их смысл, безусловно, дойдёт до всех присутствующих, и они воззрятся на меня с невысказанной надеждой и немой мольбой.
Но я лишь печально вздохну и сокрушённо покачаю головой.
– Единственный для нас выход - это обойти закон, - скажу я и этим «нас» возьму собеседников в соучастники, и они задумаются над моими словами.
Конечно, я дам понять, что подобный вариант неприемлем, но не слишком категорично. Это раззадорит коллекционеров и им захочется меня переубедить. Сначала они, конечно, ничего не скажут. Мы поболтаем
Размышляя таким образом, невольно мысленно возвращаюсь к Этелю. Возможно, он входит в уравнение, которое я пытаюсь решить. Француз вызывает подозрение. Я помню, как он рассуждал об иллюзорности действительности, повторяя своими словами мысль Зои, высказанную ею на нашем свидании. «Матрёшка» - вот какую метафору он употребил. Я, конечно, допускаю существование единых информационных полей, но подобные совпадения настораживают. Агент ли он Голема? Всё возможно. Кажется, ренегат оплёл меня плотной невидимой паутиной. Кто знает - вдруг и санкции против торговли мёртвыми детьми - его рук дело. Хотя не представляю, как он мог это провернуть.
Тем не менее Этель представляется вполне подходящим кандидатом на роль подельника. Главное, чтобы его хобби было настоящей страстью, а презрение к законам - достаточно велико. Когда он позвонит, я скажу, что не могу ничего ему предложить, а затем предоставлю сцену ему.
Посидев ещё немного в офисе, строя планы и прикидывая, как лучше себя вести, надеваю пиджак и отправляюсь в больницу навестить Еву. В последнее время Киберград подбрасывает слишком много сюрпризов - и кома моей дочери входит в их число. Все эти нарушения «естественного» существования виртуальности - скорее всего, такие же символы апокалипсиса, как мухи и крысы. Мысль, что Голем имеет отношение к состоянию Евы, не даёт мне покоя.
На улице стало холодновато. Резкий ветер развевает полы пальто и вынуждает поднимать воротник. Не понимаю, почему программисты Киберграда не желают сделать в виртуальности перманентно хорошую погоду. Думаю, в данном случае, поступись они реалистичностью, никто не стал бы возражать.
Сажусь в машину и еду через мегаполис. Город раскинулся раковой опухолью, неумолимо растущей вверх и вширь, занимающей всё больше пространства, требующей новых серверов, залитых кремниевыми накопителями данных. По сути, мы существуем в огромной голове, только «мозг» не един - он состоит из множества частей, объединённых Сетью. Если бы эти фрагменты объединились, на свет родилось бы новое существо, держащее в своём сознании виртуальный мир. Интересно, что бы оно сделало.
Автомобиль скользит по улицам, маневрирует в транспортном потоке, объезжает дома, площади, скверы и парки, засаженные давно не существующими растениями. Наши города - что настоящие, что цифровые - кунсткамеры прошлого, заполненные причудливыми, но, в основном, мёртвыми образцами. Да и мы, люди - чудом уцелевшие реликты, запершиеся в крепостях и противостоящие Природе.
Думаю о Еве и её сыне - маленьких якорях, держащих меня в выдуманном мире. Если фабрики не станет, хватит ли мне их и Виктора (рано или поздно он должен вернуться), чтобы остаться здесь и быть счастливым? Сейчас трудно ответить на этот вопрос, но мне хочется верить, что да.
Все они составляют часть моего мира. Если я лишусь фирмы, детей и внука, который может умереть в любой момент, не останется ничего, кроме счёта в виртуальном банке, особняка и небольшой коллекции автомобилей. А я не ради этого переселился в Киберград.
Проезжаем мимо огромного баннера, гласящего: «Остановим маньяков, торгующих человечиной! Скажем «нет» продаже детей!». Я догадываюсь, какие организации скинулись, чтобы оплатить этот плакат - очередные поборники морали, которые даже в виртуальности не в силах расстаться со своими комплексами.
В каком-то смысле я понимаю таких людей. Им кажется, что Киберград должен стать светлой альтернативой тому дерьму, в котором они живут, и вот эти неудачники являются сюда и обнаруживают, что нет никакого идеального мира, никакого рая. Конечно, у них свербит в задницах: им хочется найти виноватых и «очистить виртуальность». Почему они думают, что могут добиться здесь того, на что не способны в реальности? Об этом надо спросить их тухлые мозги.
Да, младенцы, дети, подрастающее поколение - все эти понятия до сих пор вызывают у большинства радостные эмоции и страх за будущее. Моралисты не набрасываются на тех, кто торгует органами или трупами - до них никому нет дела. Но торговля цветами жизни действует на ханжей, как красная тряпка на быка.
Я тоже был ребёнком. Почему-то мои противники не хотят принять это во внимание. Дети неизбежно становятся взрослыми, и всем сразу становится на них плевать. Эти люди, ещё пару лет назад вызывавшие восторг, перестают быть ценностью. Они превращаются в дерьмо вроде меня и вообще большинства обитателей Киберграда, если смотреть правде в глаза. Наш виртуальность - клоака, где скользкие тела трутся друг об друга, удовлетворяя низменные потребности, среди которых секс - самая нравственная и безобидная.
А дети… Ну, по мне, так они ничего особенного из себя не представляют. Заготовки для убийц, насильников, наркоманов, шлюх и прочей мрази. Из некоторых, правда, получаются приличные люди, но это такая редкость, что умиляться младенцам только потому, что спустя лет двадцать не каждый станет засранцем - откровенный бред.
Нет никаких цветов будущего. По той простой причине, что дети перестают быть цветами очень скоро.
На днях мне пришло письмо от какого-то проповедника. На конверте был напечатан довольно причудливый крест - символ очередной не то церкви, не то секты. В начале послания священник приводил цитату из Библии - историю об избиении младенцев - а затем сравнивал меня с Иродом. Ближе к концу он заявлял, будто я, сам того не сознавая, делаюсь пособником Сатаны. Угадайте, почему! Потому что из-за моего бизнеса Мессия может не родиться. То есть, миллионы абортов - не помеха, а моя скромная фабрика - глобальная угроза Второму пришествию!
Я мог бы, конечно, ответить, что едва ли Сын Божий намеревается появиться на свет из утробы обколотой шлюхи, но мне не до переписки: есть дела поважнее.
Машина останавливается перед больницей, и я, оставив пальто на заднем сидении, вхожу в холл. Здесь тепло и пахнет лекарствами, к чему я никак не могу привыкнуть. Возле стойки регистрации толпятся больные. Пройдя мимо них, направляюсь в палату, где лежит Ева. Мне попадаются по дороге санитары, врачи, медсёстры, пациенты и их родственники. Даже удивительно, как часто жителям виртуальности приходится обращаться за медицинской помощью.