Александр Михайлович Зайцев
Шрифт:
Из комнаты с 18 рабочими местами можно войти и в параллельную ей большую, имеющую выход в аудиторию; в этой комнате находились библиотека, весы, запас реактивов для работы и шкафы с коллекцией препаратов, впервые приготовленных в лаборатории еще со времен Клауса и Зинина. В ней не работали, и именно здесь А. М. Зайцев всегда проводил перед лекцией 15— 20 минут, «окончательно продумывая ее содержание». Ни комнат для лаборантов, «ни особого хорошо оборудованного кабинета профессора» здесь нет. Все преподаватели работают рядом со студентами, «сам профессор.,., занимает ровно столько же места, сколько отводится и его ученику и... если вовремя не запасется лишней колбой или воронкой, то насидится и без них, ожидая очереди». Студентов же всегда больше, чем рабочих мест, а «вентиляция... самая примитивная, а потому... в лаборатории всегда стоят облака дыма. И в такой-то обстановке работал А. М. Зайцев
Комната, где находились библиотека, препараты и прочее — «святая святых» — называлась музеем. На большом столе там стояли некоторые ценные приборы
38
и коллекция препаратов, демонстрируемых на лекциях. В шкафах помещались научные журналы, а в особо красивых шкафах — историческая коллекция препаратов. Застекленная, готического стиля, перегородка отделяла от этой комнаты небольшой кабинет Бутлерова, где находились книги, большой письменный стол и сравнительно точные весы. Что этот кабинет не был только реликвией, говорит хотя бы упоминание Марковникова в письме к Бутлерову (октябрь 1867 г.): «шикарная аудитория и кабинет, в котором... большой беспорядок» [3]. Беспорядок, был, конечно, временным; несомненно, что Зайцев именно в этом кабинете многое писал и продумывал. Эксперимент же он вел рядом — у окна той небольшой комнаты, которая долгие годы являлась органической лабораторией. Там находился рабочий стол «на 4 обширных места»; их занимали наряду с профессором лаборант и студенты, выполнявшие уже исследования по органической химии. Они должны были также помогать лаборанту в обслуживании остальных студентов.
По словам Альбицкого [1, с. 52], при Зайцеве помещение лаборатории значительно расширилось. За счет выселения служителей были освобождены и приспособлены под занятия органической химией три невысокие полуподвальные комнаты, имевшие выход в коридор, недостаточно светлые и не имевшие сколько-нибудь сносной вентиляции.
По сообщению А. М. Зайцева, в 1875 г. в лаборатории имелось 30 рабочих мест, но работали 40 человек, а для студентов-медиков вообще мест не было [3, с. 120]. В 1876 г. на естественный разряд поступили всего-то 4 человека [4], в 1884 г. по органической химии работали 6 студентов-химиков, один химик выпуска 1883 г. и двое лаборантов, а качественный анализ проходили около 20 студентов-естественников II курса [3, с. 134]. В 1900 г. всего работало около 65 человек [5]. Альбиц- кий отмечал, что студентам «приходится заниматься на окнах и пользоваться всяким свободным уголком» [1, с. 52-53].
На содержание лаборатории в 1866—1900 гг. отпускалось по 1405 руб. в год. Этой «штатной» суммы не хватало на самое необходимое; из средств университета почти ежегодно удавалось получить еще по 200—300 руб. Приборы, посуду и реактивы приходилось выписывать почти
39
всецело из-за границы, причем доставка их в Казань удорожала стоимость привозимого почти вдвое, а ждать заказанное приходилось до полугода [6]. Из ценного оборудования в отчетах называли прибор для измерения вращения плоскости поляризации (был приобретен для И. И. Канонникова) и громоздкий, не очень эффективный вакуумный насос ручного действия. Ряд материалов приходилось готовить на месте. «Я запасаюсь бутири- новой кислотой (поставил бродить около IV2 пуда рожков и V2 пуда сахару), чтобы с наступлением Пасхи (каникул. — А. К.) снова приняться за приготовление бутилена», — писал А. М. Зайцев в 1870 г. [3, с. 116]. «Я и Грабовский заготовили около 500 гр[аммов] нормального бутильного алкоголя», — сообщал он в 1874 г. [3, с. 118]. А. М. Зайцев постоянно нуждался в помощниках для приготовления даже довольно простых препаратов и, возможно, поэтому так охотно предоставлял рабочие места желавшим вести исследования медикам и фармацевтам.
Еще с 1860 г. нагревание приборов вели на газе. Его вырабатывали из рыбьего жира, затем из бересты и, наконец, из смеси жирового «гудрона» с древесными опилками на небольшом «заводе», устроенном в нижнем помещении лаборатории. Он состоял из печи с ретортой и газометра и трижды перестраивался. При Марковникове, а затем и при Зайцеве газовая печь находилась под главной рабочей комнатой, а газометр на 500 куб. футов (около 14 м3) — под рабочей комнатой профессора и его ближайших сотрудников. «Мы работали, таким образом, как бы на вулкане с той, однако, невыгодной разницей, что вулкан дает знать о наступающем извержении, взрыв же газа от неосторожности... мог случиться мгновенно», — вспоминал В. В. Марковников [1, с. 52— 53]. С 1875 г. появился городской газ; он служил и для целей освещения, но газовые рожки светили
Сам Александр Михайлович и его ученики немало работали и в лаборатории технической химии. В главном здании университета для нее была отведена комната
40
под музей. Затем ее использовали, не переоборудовав, в качестве лаборатории, хотя она не была для этого приспособлена.
Таково было состояние «колыбели русской органической химии» при А. М. Зайцеве. Он неоднократно возбуждал вопрос о необходимости постройки новой лаборатории [7]. Совет университета ходатайствовал об отпуске на указанную цель 250 тыс. руб., но министр народного просвещения не нашел возможным испрашивать дополнительные средства у министерства финансов под тем предлогом, что «со стороны последнего уже открыты значительные кредиты на удовлетворение других нужд Министерства народного просвещения».
Нарушая служебную субординацию, А. М. Зайцев обращался за поддержкой к Д. И. Менделееву — описал сложившееся положение и просил его поддержать ходатайство университета перед министром финансов [8].
Однако и вмешательство Менделеева не помогло. Только в 1902 г. были отпущены дополнительные сред-
ства, но настолько ограниченные, что на улучшение состояния химических лабораторий университет ничего из них не выделил [7, с. 157].
Большое благотворное влияние А. М. Зайцева на широкий круг людей, причастных к науке, было обусловлено в значительной степени тем, что он не был кабинетным ученым, замкнутым только в рамках интересов избранной им области органической химии и узко понятых интересов своей кафедры. Так, например, он заметил и высоко оценил способности своего ученика Е. Е. Вагнера, когда тот увлекся химией, еще обучаясь на I курсе, и считал его «диссертацию» на степень кандидата прекрасным исследованием. В 1874 г. А. М. Зайцев просил факультет оставить этого «талантливого молодого человека» профессорским стипендиатом и сразу же предусматривал направить его в дальнейшем для совершенствования к Бутлерову. Вагнер очень успешно работал в Казани, но уже весной 1875 г. Зайцев направил его с рекомендательным письмом в Петербург. Условия для развития таланта Вагнера там действительно были лучшими, но кафедра химии Казанского университета его навсегда потеряла.
К А. М. Зайцеву притягивала людей именно его деятельность в лаборатории. Е. Е. Вагнер учился и работал у него в 1870—1875 гг. [10]. В 1888 г. писал Александру Михайловичу:
«Дорогой учитель! Жертвуя спокойствием и удобствами уединенной работы, Вы всецело отдавали себя своим ученикам; состоя в постоянном, теснейшем общении с ними, Вы передавали им не только неисчерпаемый запас своих знаний и опытности, но и, влияя своим увлекательным примером, умели возбуждать в них горячую любовь к научным исследованиям, составившим Вашу славу; деля же с ними и горе и радость, Вы приобрели в них преданных друзей» [11].
Медик В. И. Никольский в 80-х годах состоял лаборантом кафедры фармакологии, выполнил у Зайцева две работы по спиртам. В 1911 г., будучи уже профессором, он вспоминал, что Александра Михайловича к упорному труду побуждали «разумеется, кроме личных его качеств. .. во-первых, преданность науке и даже любовь к ней, во-вторых, обладание известной и вполне определенной идеей научного характера, давшей ему возмож¬
42
ность работать в определенном направлении, как и ясное сознание плодотворности тех исследований, которые ведутся им и его учениками в этом направлении, в-третьих, сознание исполненного долга по отношению к родине при возможно тщательном и систематическом подготовлении своих учеников...» [12]. По словам Никольского, ученики воспринимали от А. М. Зайцева его деловитость, скромность и энергию и высоко это ценили.
Л. А. Чугаев вспоминал: «Я имел случай встретиться с Александром Михайловичем всего два раза в жизни и то на короткое время. Но достаточно было этого мимолетного знакомства, кратковременной беседы с ним, чтобы простая добрая душа его оставила глубокое, неизгладимое впечатление. Все, что мне приходилось слышать о покойном от его друзей, от его учеников, далеких и близких [13] только подтверждает вынесенное мной личное впечатление. Все, кому случалось так или иначе сталкиваться с А. М., единодушно свидетельствуют, что он был на редкость добрый и отзывчивый человек. Он был органически неспособен оставить без удовлетворения обращенной к нему просьбы» [14].