Александр Невский. Сборник

Равита Францишек

— Да, посол.

— И что с помощью?

Лицо короля исказилось от горькой улыбки.

— Видно, эту помощь мне придётся добывать саблей. Говорят, что я нужен дома. Действительно, им нужен король под боком, чтобы исполнять их приказания. Но я хочу быть королём для Польши, думать о её величии, будущем и славе, а не о воеводах, которые заботятся только о своих уделах... Прикажи, чтобы всё было готово, — прибавил он после минутного молчания, — и мы тотчас поедем в обоз.

Прошло несколько дней после отъезда посла, король всё сидел и без конца советовался

со старшинами. Людомира видела короля очень редко, если он и приходил к ней, то только на короткое время, когда уезжал в обоз или уходил на совет. Всё это не предвещало ничего хорошего.

Однажды, сидя одна в светлице, она думала о короле, как вдруг дверь открылась и он вошёл в горницу. Люда сразу заметила его печальное лицо.

— Что с тобой, мой повелитель? — спросила она.

Болеслав привлёк её голову к своей груди и поцеловал в лоб.

Люда долго стояла, прижавшись к нему, а когда подняла на него свои глаза, в них было столько печали, скорби и любви, что сердце короля заныло.

— Жаль мне тебя, дитя моё! — сказал он.

Людомира широко раскрыла глаза.

— Ты уезжаешь?

— Да, уезжаю... — голос короля прервался. — Быть может, я ещё вернусь, — спустя минуту добавил он.

— Когда?

— Вернусь, если буду жив, — сказал он задумчиво. — У меня врагов больше дома, чем на Руси, и если мне удастся победить их, то непременно вернусь.

Уже совершенно стемнело, когда король ушёл из светлицы Люды задумчивый и грустный. Все его планы и надежды развеяло ветром. Недальновидность шляхты лишили его последней надежды: он должен был вернуться, так как война отняла бы у него много времени, и тогда было бы уже поздно возвращаться домой, да и незачем.

Незадолго до рассвета король приказал двинуться в путь по дороге на Васильев. Скоро все узнали, что поляки двинулись в Польшу, и когда о том уведомили Изяслава, он не поверил.

— Ушёл! Куда?

— В Польшу.

— В Польшу? Не может быть. Нет, он, видно, хочет напасть исподтишка.

Собрав небольшую рать и дружину в Киеве, он запёрся на княжеском дворе и ожидал нападения. Но вот прошло несколько дней, а ляшские войска всё не появлялись под Киевом. Наконец пришло известие, что Болеслав действительно ушёл через Перемышль в Польшу.

Изяслав не мог объяснить себе его поступка и распространил слух, что король убежал из Киева от страха перед ним.

Красный двор опять опустел. Окрестные жители проходили мимо, да и князь никогда не заглядывал в него. Единственными жителями в нём были Добромира и Люда. Последняя жила в той самой светёлке, в которой протекли счастливейшие дни её жизни. Она не хотела уходить с Красного двора. Она похудела и побледнела и ходила по всем комнатам Красного двора как привидение. Из-за этого распространился слух, что на Красном дворе живут домовые. Каждый теперь старался обойти этот дом, Берестов тоже опустел, а в Печерском монастыре стало одним монахом больше.

Добромира каждое утро ходила в сад, собирала сухие сучья и на них готовила обед. Откуда она доставала провизию — Люда не знала. Она целыми днями сидела у окошка своей светёлки, смотрела на Днепр и на далёкую равнину.

Прошло много времени... Люда постепенно начала успокаиваться и чаще ходить в пещеру Святого Антония, в которой оставалась подолгу. Добромира, глядя на неё, только качала головой.

Так Люда дождалась весны; но и она не, принесла ничего нового. Изяслав всё ссорился с киевлянами, и народ со дня на день ожидал Всеволода Переяславского. Однажды Добромира вернулась из церкви такая радостная и сияющая, какой её Люда никогда не видела.

— Что с тобой, мамушка? — спросила она.

Добромира привлекла Люду к себе и поцеловала в лоб.

— Сегодня я сподобилась причаститься, и Господь осенил меня одной мыслью, — туманно ответила она. — О, если бы Он позволил мне исполнить её!..

Людомира не поняла её.

Через несколько дней они собрались в Китайскую пустынь, где под горой, говорили, молился в пещере какой-то аскет, к которому народ шёл толпами за отпущением грехов. Сходить туда предложила Добромира.

Пройдя Выдубичи, они часа два шли лесом, пока не приблизились к небольшому холму, на вершине которого находилась небольшая деревянная церковь и несколько низеньких избушек.

— Ну, теперь уж недалеко, — устало сказала Добромира при виде этой картины. — Я здесь передохну, а ты иди по этой тропинке в гору... и на другой стороне найдёшь пещеру.

Люда отыскала пещеру и, войдя в неё, пошла по длинному, узкому коридору. Сначала ей освещал путь дневной свет, а затем, по мере того как она удалялась от входа, свет этот мерк, и вскоре сделалось совсем темно, точно ночью. Наконец впереди забрезжил красный огонёк. Она дошла до конца пещеры и очутилась в небольшой клейке, где стоял глиняный светильник.

В пещере не было никого, и Людой овладел страх. Она хотела вернуться, но тут услышала позади себя чьи-то шаги.

Люда обернулась и увидела фигуру монаха в лохмотьях, приближавшуюся к ней.

— Отец! — сказала она, протягивая к нему руки, но тут свет упал на его лицо. Люда вздрогнула, отшатнулась, закрыла лицо руками, жалобно простонала: — Господи! За что же Ты меня так жестоко наказываешь? — и упала без чувств к ногам пустынника.

Это был Вышатич.

Он приподнял её и привёл в чувство, а затем и сам встал пред нею в оцепенении и сделался бледным как мрамор. Люда не смела взглянуть на него.

— Бедная сестрица, — наконец совладав с собой, сказал он, — чем я могу тебя утешить. Поищи сама утешения у того источника, из которого пьют все жаждущие мира. Господь ниспосылает нам судьбу, и в нём одном это утешение. Я победил в себе сильнейшую страсть, победил самого себя и здесь, в этой келейке, в которую никогда не заглядывает дневное светило, нашёл душевное спокойствие.

Люда, вся дрожа, слушала Вышатича, тогда как бывший тысяцкий приподнял руку, сложил перст и осенил её крестным знамением.