Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая мельница

Эминеску Михай

1902

КРЕПОСТЬ НЯМЦУ [78]

Перевод И. Гуровой

Строчка, воском залитая, Не всегда ясна для глаз. Я сижу четвертый час, Книгу ветхую листая, Где о Нямцу есть рассказ, Что воздвигли в годы оны То ль германцы, то ль тевтоны. Развалилась крепость эта. Где она? Почем мне знать! Никому не отыскать На такой вопрос ответа, Хоть готов я лею дать, Коль найдешь. Ты зря не смейся, На учебник не надейся! Лучше слушай. Солнце встало, И спустя минуты две С комендантом во главе Войско Нямцу возле вала Все расселось на траве, Собрались согласно книге В ожиданье мамалыги. Положил Гузган проворно Мамалыги в котелок… Вдруг на башне в звонкий рог Стал Тэун трубить упорно. «Не свихнулся ль паренек? Расшумелся!» — «Ну и что же? — Мамалыги хочет тоже!» Тут бойцы взглянули в поле: Видят — туча войска там. «Эй, скажи, Истрате, нам, Что за люди? Турки, что ли?» «Ляхи!» — «Что им, дуракам, Делать нечего? Явились! Мы ж еще не подкрепились!» Ян Собеский и поляки, Сбившись в темноте с пути, Не смогли ночлег найти. Всякий князь — любитель драки, Рад в Молдову был зайти, Следуя веленьям моды, Если ехал он на воды. Отправлялся же в дорогу Без съестных припасов он, Как-то требовал бонтон, Угощаясь понемногу Там и тут. Но Ян — умен. Взял в дорогу фуру сала, Только фура та отстала. И король, голодный, грустный, С войском, подтянув живот, Возле крепости бредет. Мамалыги запах вкусный Разлился кругом. И вот Вдруг король пошел потише, Поднимая нос повыше. «Штефан-князь меня, наверно, В крепость пригласит на пир!» «Лучше не надейтесь, сир: Сущий черт он

и безмерно Скуп, как знает целый мир». «Нам не даст? Заломит цену? Мы иль он спасали Вену? [79] Я не голодал доныне! — Ян разгневанно сказал. — Дудки!» Глупый генерал Тут поддакнул по-латыни: «Войско выше всех похвал!» Быстро развернули знамя, Стало войско под стенами. Пушка заревела дико. «Чтоб им! Да никак — картечь!» «Эй, ребята, нужно лечь! Кырлэнаш, башку пригни-ка. Береги котел, Берхеч! Ставь поближе, на середку. Спанчиок, заткни-ка глотку!» Нямцу лихо отвечала На стрельбу врага стрельбой. Комендант ее, герой, С волосами, как мочало, Подпоясанный корой, Онофрей проверил снова Прочность каждого засова. Всю неделю враг стреляет В стену без еды и сна. Что стене? Она — стена. Штефан, черт! Король желает Ни покрышки им ни дна. За бревном укрывшись где-то, Вдаль палит из пистолета. Видит — это бесполезно, Так не выйдет ничего, И не думают его Приглашать к столу любезно. Есть хотел он до того, Что не вынес ожиданья — Лежа настрочил посланье: «Ну, откройте! Без закуски Дольше нам терпеть нельзя. Даром вам споем, друзья, Иль исполним марш французский. Вам не жаль, что гибну я? Дождь пойдет, промочим ноги… Сбились мы давно с дороги». Прочитав письмо, на стену Вышел Онофрей тотчас. «Эй, поляки! Впустим вас. А соврали — за измену Всех убью я, лопни глаз! Маршем вашим не прельщайте, Лучше сырбу нам сыграйте». Тут засовы заскрипели. Створки разошлись ворот, Ян, крестясь, разинул рот И глазам поверил еле: Дюжина хромых бредет. Онофрей воскликнул зычно: «Эй, бойцы, стоять прилично!» И глаза протерла свита. А король в сердцах вопит: «Черт возьми! Ну, будь я сыт… Боже мой! Да кто вы?» — «Мы-то Гарнизон. Один — убит». Стал король от злости белым — Хоть пиши им, словно мелом. «Это из-за вас в канаве Я лежал? А где же знать?» «Да почем мы можем знать?» «Ну, а князь?» — «Кажись, в Сучаве». «А народ?» — «В Плоешти, знать». «Черт! Как видно, дело скверно! Бабы спрятаны, наверно?» «Бабы? Или вы взбесились? Мы, как на подбор, честны: Я лет десять без жены, Те ни разу не женились… Значит, бабы вам нужны? Есть жена у Сбырли в Хуше, Да обличьем черта хуже». «Где у вас горшки зарыты С кладами?» — «Горшки? Вон три. Только кладов нет внутри — Пуст один, а два разбиты… Коли нужно, так бери, Хочешь — в дар, а то — в трофеи. Сбырля, дай-ка их скорее!» «Изрублю!» — Ян хмурит брови, Но не поднялась рука — Вспомнил он, что нет клинка В ножнах. Он его во Львове В лавке у ростовщика Заложил за три дуката И неделю жил богато. Поспешив забыть об этом, Рек: «Прощу вас, так и быть! Что я начал говорить?.. Онофрей! Да ты с кисетом! Дай-ка, милый, закурить. Сколько дней терпел я муку! Сыпь скорее — прямо в руку». Чиркнул спичкой торопливо, Затянулся поскорей. «Как посмел ты, Онофрей? — Дым пустил кольцом красиво, — На дороге стать моей? Всем моя известна слава! Ты со страху спятил, право. Ты герой, не протестую. Ладно, ладно, доказал! Что ты к шее привязал? Торбу? Видно, не пустую? Что в ней? Взял бы показал! Пули?.. Весит слишком мало… Может, хлеб, творог и сало?» «Сала, государь, в ней нету. Сухари вот да чеснок». «Что? Чеснок? Какой в нем прок? Да едят ли пакость эту? Ладно, не сердись, дружок! Мы теперь с тобою в мире. Дай сухарика четыре!» Страшным голодом томимый. Стал король их в рот совать, Войско принялось жевать… «Онофрей, сынок любимый, Дай тебя расцеловать!» — И сидел король, болтая, Мамалыгу уплетая… Время бросить мне затею. Ян потом пошел туда, А румыны все — сюда, В дом к Некульче-грамотею. Села все и города — Все от Дорны и до Тульчи — Знают летопись Некульчи.

78

Крепость Нямцу. — В этом стихотворении Кошбук отобразил в юмористическом духе один из эпизодов хроники известного молдавского летописца Иона Некулчи (1672–1745), в котором летописец поведал, как в 1691 году польские войска, под командованием короля Яна Собеского (1624–1696), осадили и завоевали у молдован крепость Нямцу.

79

…Мы иль он спасали Вену?.. — Ян Собеский победил в 1683 году турок, осаждавших Вену, и принудил их снять осаду города.

1903

ЗА СВОБОДУ

Перевод Н. Стефановича

Да, мы плачем. Сердце сжато. Сердцу больно — не за нас: Мы уж видели когда-то Небо синее не раз. Мы о детях: темень злая Их окутывает здесь, И растут они, не зная, Что на свете солнце есть. Нас одни связали узы, Нас один сплотил завет. И поймите, мы не трусы, Мы не жалуемся — нет! Да, судьба играет нами, Да, судьба терзает нас, Но не сделает рабами Ни на день и ни на час. Тот смиряется без битвы, Кто способен быть рабом. Нет, не в жалобах молитвы Мы убежище найдем. Смотрим прямо мы и пыток Не страшимся никаких. Нашей жизни преизбыток Перейдет потом в других. Жизнь разрушила и стерла Не один преступный трон… Вы схватили нас за горло, Вы попрали наш закон. Вы пришли в гордыне пышной, Словно тяжкая напасть… О, конечно, не всевышний Вам дает такую власть. Нет, не может быть сомненья, То не божья благодать, — Вам на власть благословенье Только дьявол может дать. Знает мир, по чьим законам. Видит мир, по воле чьей Вперемежку с тяжким стоном Раздается свист бичей. Свищут плети, сатанея… Путь сегодняшний тернист, Но ведь завтра в песнь Тиртея [80] Превратится этот свист. Станем мы еще суровей, Из цепей скуем мечи — И не только нашей крови Потекут тогда ручьи. Час пробьет. Настанет время Окончательных расплат. Устоишь ли ты пред теми, Что от ярости горят? Окрыляет жажда мести, Гнев сердца воспламенил. Удержать потоп на месте У тебя не хватит сил. Зло ты сеешь непрестанно. Ведь ни я, ни кто другой — Ты своей рукой тирана Сам конец приблизил свой!

80

Тиртей— древнегреческий поэт (VII век до н. э.), прославлявший в своих песнях мужество спартанских воинов и вдохновлявший их на ратные подвиги.

1903

ВЕСЕННИЙ КОНЦЕРТ

Перевод Р. Морана

Как-то из лесу весной Я принес известье: Дети, там концерт лесной, Я пойду и вы со мной — Все пойдемте вместе. Что в программе? Чудеса! Дай — шепну на ушко… Вот заморских сцен краса — На гастроли к нам в леса Прибыла кукушка. На пастушьей дудке дрозд Нам сыграет дойны, Он так нежен, мил и прост, Среди майских певчих звезд Самый он достойный. «Гимн весне» споют певцы На высоком буке, Вступят теноры-скворцы, Полетят во все концы Сладостные звуки. Стаи горлиц в хоре том Заворкуют смело — Кто сопрано, кто альтом, И пойдет звенеть потом Не одна капелла. Сойки затрещат вокруг, Запоздав с настройкой, Оседлав сосновый сук, Стукнет дятел — тук да тук В такт их песне бойкой. Кобзы важно забренчат, Загудят волынки, Перепелки щелкнут в лад, Зяблики заверещат Звонко, без запинки. А как певчие дрозды Всем оркестром грянут, — Тут плясать на все лады Под напев живой дуды И глухие станут! А потом и мы споем Песенки по книжкам Вместе с вольным ветерком, — Да умчался вечерком Он далеко слишком… Ну, так как же, детвора? Есть у нас лентяи? Все хотят пойти? Ура! Поспешим же в лес. Пора. Ждут нас птичьи стаи.

1905

ВЕСЕННЯЯ ГРОЗА

Перевод С. Шервинского

Как некий изгнанный владыка В страну, откуда изгнан он, Назад стремится в злобе дикой, Так туч мятежных легион Мчал ветер с яростью великой. Он выл, им указуя путь, Неслась громада их слепая. Казалось, в душу сея жуть, Бесчисленная волчья стая Стремится небо ужаснуть. Дубравы огласились стоном, Церквушку молния сожгла, Колокола с их мирным звоном Разбила… Страшные дела Творились буйным легионом. И вот последовала ночь. Сгустился ад над окоемом. Ей, видно, страх не превозмочь Перед свершившимся разгромом, — И ночь поспешно мчится прочь. Умчалась, медлить здесь не смеет. Лихое воинство ушло И там, вдали, свой ужас сеет. А здесь по-прежнему светло И мартовское солнце греет.

1906

ТРЕХЦВЕТНЫЙ

ФЛАГ

Перевод Р. Морана

Румын, флаг страны твоей синий. А знаешь ли ты, почему? Тот цвет — богатеев примета, Все то, что взрастил ты за лето При помощи влаги и света, Они забирают… А ты, брат, За посох берись и суму! Терпи! Из любви тебя грабят. Достаток тебя лишь ослабит, Он вреден тебе самому. Румын, флаг страны твоей желтый. То цвет безысходной тоски О вас повествует, крестьяне: Желтеете вы от страданий, От палок, и пыток, и брани, От голода, холода, хвори, А нужды господ велики: Нужны им попойки, банкеты, Шелка для любовниц, кареты, И все за ваш счет, земляки! Румын, флаг страны твоей красен, Есть в нем с твоей совестью связь! В народной тут совести дело: Она от стыда покраснела, Ведь горю не видно предела, А мы погружаемся в грязь, Решив, что борьба бесполезна… Откуда ужасная бездна Меж синим и желтым взялась?

1906

ПОЗАБЫТАЯ ЗЕМЛЯ [81]

Перевод С. Липкина

Это песня певца позабытой земли, Он сложил ее грустный, усталый. Наши праотцы мраморный храм возвели На столбах, от палящего зноя вдали, И белели у моря порталы. «Пусть прославит он предков благие дела. Пусть потомков являет величье». Но, как душный самум, роковая хула По одной из дорог, убивая, пришла, И пришло по другой — безразличье. Превратился в развалины мраморный храм, — В нем убежища ищут олени; Барсуки с их потомством снуют по дворам; В галереях безмолвье; скользят к алтарям Вертких ящериц длинные тени. Кости предков покрыла дорожная пыль, И разбиты богов изваянья… Вам сегодня смешна эта горькая быль, Но заплачете вы, о презренная гниль, В день суда, в страшный день воздаянья! Ночью молния блещет на дикой земле, Слышен шепот печальный и строгий. Божества у развалин вздыхают во мгле, И, пылая от гнева, с тоской на челе, В небеса устремляются боги. Их певец на скале, под наружной стеной, Плачет, жалуясь людям и миру. Он поет, и душа говорит со струной, Борода его белою льется волной, Прикрывая заветную лиру: «Их поля зарастают колючей травой, А сердца их безумьем палимы. Издеваясь над лептою нашей живой, Не хотят вспоминать, праздник празднуя свой, Что с трудом их от смерти спасли мы. Сумасшедших влекут лжепророк, лжемудрец. Близких, братьев своих ненавидя, Дарят чуждым богам веру темных сердец И народу сплетают терновый венец, В этом наше величье увидя». О земля забытья, ты чиста и светла, Я взывать к твоим внукам не буду. О, когда б ты разверзлась, навек погребла Заговорщиков гибели, воинов зла, Что уже появились повсюду!

81

Позабытая земля. — Стихотворение было написано Кошбуком как непосредственный отклик на крестьянское восстание 1907 года.

1907

ПРИТЧА СЕЯТЕЛЯ [82]

Перевод С. Липкина

Спаситель говорил: «Я знаю, часть пшеницы Рассыпалась в пути, потеряна для вас, И сверху ринулись прожорливые птицы, Поели, унесли с собою про запас, Но все же я скажу: аминь, жнецы и жницы! О здешних думаю правителях сейчас. Другую часть зерна в своем сберег он поле, Но не было дождя. Тут не его вина: Посев его погиб, покорный божьей воле. Засохла в сорняках и третья часть зерна, — Виновен сеятель: забот об этой доле Не ведал он. Аминь! Четвертую сполна Он в почве сохранил и вырастил. И что же? Сам-сорок получил, сам-шестьдесят, сам-сто! Но притчу почему ты не закончил, боже? О подлых умолчал, не рассказал про то, Как воры к нам пришли, со стаей волчьей схожи, Как их бичам не мог противостать никто. Избили пахаря, в свой алчный край далекий Пшеницу увезли… В том видя божий суд. Кушак затянет свой потуже, вздох глубокий Издаст бедняк, и вновь он примется за труд, Он сеять будет вновь, когда настанут сроки, Но вновь они придут — пшеницу отберут. Зачем же, господи, ты карою небесной Злодеям не воздашь? А тем, чья боль сильна, Зачем всю истину ты не откроешь честно? Ты, может быть, молчишь, но гневом грудь полна? Тебе, хотя ты бог, быть может, неизвестно, Что плачет горестно румынская страна?

82

Притча сеятеля— см. сноску 81.

1907

ПОЭТ

Перевод Р. Морана

С душою народа я слит навсегда, Пою его горе и славу. Любая твоя меня ранит беда, С тобой осушаю я кубок, когда Тебе преподносят отраву. Каким ни пойдешь ты нелегким путем, Один — пусть тяжелый — мы крест понесем, Подобны мы крепкому сплаву, И где б ты ни стал со своим алтарем, — Я свой водружу там по праву. Я — в сердце народа. Любви его дар И гнев — неразлучны со мною. Ты — пламя, я — ветер, вздувающий жар; Одна у нас воля, единый удар, Все мерим мы мерой одною. Всех песен моих ты и цель и родник, И если хоть слово исторгнет язык Вразрез с твоей правдой святою, — Над громом ты властен, ты прав и велик, — Меня порази немотою! Что в мире одними превознесено, Другим представляется вздорным, — Кому между жизнью и смертью дано Свой компас поставить, тот знает давно, Где грань между белым и черным. Ты — в сердце моем, а твое — мой оплот! Пусть время страницы судьбы развернет, Листает их в беге упорном, — Хоть каплей, я буду всегда, мой народ, В потоке твоем животворном.

1911

ЗА ЧТО ПОГИБЛИ? [83]

Перевод А. Ревича

Я вновь о племянниках вспомнил моих, Их четверо было когда-то. Сегодня я думал об участи их. Кого мне жалеть? Чья судьба тяжелей? Несчастных сестер или их сыновей, Пропавших в бою без возврата? Под Красником пал сын одной из сестер, И мать безутешна в печали. Вторая ребят своих ждет до сих пор. Напрасно! От них даже весточки нет. Сын третьей сестры привезен в лазарет. Не выживет — в письмах писали. Я помню: ребята, как травы, росли, В песке возле дома возились, Их смуглые лица румянцем цвели; А как они пели, вечерней порой По склону холма возвращаясь домой. Те дни до сих пор не забылись. И вот окружает их ливень свинца, Их жизнь трехгрошовою стала, Сраженные ждут не дождутся конца, И корчатся в муке последней тела, Но смерть наступает, а боль отлегла, — Спокойные спят, как бывало. И жалость и боль утихают во мне, И сердце не чувствует горя. Я вижу племянников словно во сне. Мне все безразлично, как будто плыву, И медленно режет корабль синеву В морском безмятежном просторе. Не знаю я, шепчут ли трупы во рву. Но к сердцу слова долетели. Не то мне приснилось, не то наяву Бегущих румын я увидел вокруг. Они что-то ловят, но нет у них рук. Хотят закричать — онемели. И кто-то толкает их в гущу резни, Им всем уготована мука. Увы! Не за нас погибают они. Ищу я ответа: «За что же? За что?» — И чувствую: мне не ответит никто. Глухое безмолвье. Ни звука.

83

За что погибли? — Стихотворение было написано Дж. Кошбуком в начале первой мировой войны, когда трансильванских румын насильно отправляли на фронт воевать ради интересов правителей Австро-Венгерской империи, владевшей Трансильванией.

1914

ВОЛОС, ДАКСКИЙ ЖРЕЦ

Перевод С. Липкина

Он стар, он много перенес. Беспомощен, седоволос, Он с белой бородою длинной Бредет дорогою пустынной, Он плачет, согнутый кручиной, — Никто не слышит слез. Кругом — сражения поля, Покрыта мертвыми земля. Над ним — отара туч густая. В лесу завыла волчья стая, Добычу жадно поджидая, А близко нет жилья. Он был Митраса [84] верный жрец. Теперь всему пришел конец. Почти все даки перебиты, Разбиты боги, в прах зарыты, А здесь от ветра нет защиты, И небо — как свинец. Воспоминаньями томим, Он полон призрачным былым, Когда гремела даков слава, Когда богата, величава Была великая держава И унижала Рим. Он, Волос, он тебя венчал На царство, светлый Децебал! Ты был страны хозяин властный, А он, семье богов причастный, Сердцам даруя пламень ясный, Бесстрашных поучал. Он честен был, как дак, а их Боялись все в краях чужих. Они склонялись пред богами, Что создали за облаками Блаженный рай, хоть были сами Твореньем рук земных. Недавний сон его обжег. Раскрылось небо, как чертог, Христос явился просветленный, С улыбкой доброй, умиленной, — Коварный, женщиной рожденный, Богам враждебный бог! Да разве он велик и свят? Он — трус, а перед ним дрожат, Надели на него заране Венец терновый, знак страданий, Трусливы эти христиане, Презренные стократ! Смиренья требует Христос, Он смерть над жизнью превознес, А на земле, в ее тревоге, Нужны языческие боги! Он, жрец, придет, как воин строгий, Что Риму гибель нес! Все так, но это сон, мечта… Что, если тот посол Христа Был прав? И впрямь его моленье От бурь спасало населенье, Несло безумным исцеленье, И жизнь его чиста? Нельзя понять, как он сумел Спастись от копий и от стрел! Он был обманщиком и вором, И вот его сожгли с позором! Явил он разве чудо взорам? Остался разве цел? Он нужен слабым и больным, А мы должны унизить Рим, С врагом воюя неустанно. Затем вино, что всем желанно, Испить из черепа Траяна И хохотать над ним! Но даки странствуют впотьмах, Их города — и пыль и прах, Леса — в крови, кругом — кладбища, От сел остались пепелища, И на дороге — их жилища, Их гонит смертный страх. Он бродит в поле, как мертвец. Тускнеет запада багрец. Где Децебал, чья рать боролась? Он слышит бури гневный голос, И в буре исчезает Волос, Последний дакский жрец.

84

Митрас —древнеиндийское божество.