Александровскiе кадеты
Шрифт:
Илья Андреевич говорил с напором, уверенно, сильно.
— Впрочем, господа кадеты, мы с вами очень многое проделаем сами. Будем строить динамомашины и полиспасты. Простые, но надёжные барометры. Проверим, так ли смертоносны были римские катапульты и действительно ли средневековый арбалет мог пробить рыцарские доспехи. Разберемся с громом и молнией, узнаем, что такое молекулы и атомы… Скучно не будет, обещаю.
Кадеты слушали наставника, разинув рты.
— Но всякий дом начинается с фундамента, а физика начинается с классической механики, да-да, той самой, посредством которой великий Архимед
Петя разочарованно опустил руку.
Как ни странно, её тотчас же поднял Бобровский.
— Вы, господин кадет? — просиял Илья Андреевич. — Замечательно, прелестно! Ваше имя?..
— Кадет Бобровский!
— Отлично, превосходно, здорово! Так что ж за «три закона» измыслил господин Ньютон?
Ишь ты, неприязненно подумал Фёдор. А Леэв-то наш, видать, не дурак, отнюдь…
— Всякое тело удерживается в покое, или движется прямо, пока нет сил, которые это изменят, — бодро доложил Бобровский. — Это первый закон. Второй — если к телу приложить силу, оно, тело то есть, будет двигаться пропорционально оной силе и туда, куда сила направлена. И третий — действие равно противодействию!
— Очень хорошо, — одобрил Положинцев. — Формулировки мы потом уточним, но суть схвачена верно. Так вот, друзья, законы Ньютона — они не только о физике. Все мы, каждый из нас, «удерживаемся в покое», пока нет изменяющих это сил. Сил не физических, но нравственных. Именно они заставляют нас меняться, становиться лучше. И только мы сами — и вы сами — можете эти силы к себе приложить. Приложите — и, словно тело из закона сэра Исаака Ньютона, станете двигаться всё быстрее и быстрее. Действие окажется равно противодействию — наши недостатки, леность, вялость, душевная скупость станут тормозить движение, но внутренний закон, честь, верность, отвага, жажда нового — заставят вас двигаться всё дальше и дальше, к неизведанным горизонтам!..
…И физика получилась очень интересной. Илья Ильич говорил о том, что всё на свете состоит из атомов, незримых крупиц сущего. О том, как гениальный греческий мыслитель Демокрит пришёл к выводу, что материя состоит из мельчайших неделимых частиц. Учитель не бубнил, не гундосил равнодушно, как привычные Федору преподаватели его былых гимназий; нет, он рассказывал со страстью и даже в лицах, описывая, в частности, как жители города Абдеры, откуда был родом учёный, сочли его умалишённым и аж пригласили великого врача Гиппократа для освидетельствования.
— Знаменитый доктор, однако, заявил, что Демокрит — один из умнейших людей, ему встречавшихся. Видите, господа кадеты — над учёным смеялись, его подвергли даже суду за растрату наследства, что в Абдерах преследовалось по закону; однако он всё равно не сдавался и продолжал настаивать на своём. Вот и вас в этом корпусе мы тоже учим не сдаваться и стоять на своём. В мире тревожно, только-только закончилась одна война, а уже грозит начаться следующая, на Балканах; и кто знает, к чему она приведёт? Страшные испытания ожидают нашу Родину, великую Россию; от вас, от вашей твёрдости зависеть будет, выдержит она их, промчится на всех парусах мимо подводных камней и рифов — или же на всём ходу налетит на них, пробив борта и днище…
Он утёр пот элегантным носовым платком.
— От вашей твёрдости и умения идти до конца, как шёл великий Демокрит, как шло множество других героев — от античности до наших дней. Но это, друзья мои, тема уже для совсем иных занятий…
После русской словесности и естествознания настал черёд священной истории, и тут Федю Солонова вновь ждал сюрприз. Закон Божий он не любил. Что у него в 3-ей Елисаветинской военной, что у сестёр в их 1-ой градской гимназиях учили его плохо, священники отбывали номер, заставляли много зубрить, да ещё и безо всякого толку.
Глава 3.4
Здесь же, однако, наставник отец Корнилий был дороден и бородат, как и положено, однако умные глаза его весело сверкали и с кадетами он был добр. Ветхозаветные предания он умел рассказывать легко и даже с шутками, тут же толкуя притчи на новый лад. А с середины урока вообще перешёл к воспоминаниям о том, как, будучи полковым священником, воевал в Маньчжурии, как наступали наши цепи под градом японской шрапнели, как приходилось соборовать раненых прямо на краю свежевыкопанной могилы, ибо доктора только качали головой — не жилец, мол, и несчастного вытаскивали к скорбному рву, потому что место в госпитале требовалось тем, кого можно было вылечить.
Затем настало время большой перемены и раннего обеда.
— Эй, Нитка! — вновь подступил к их столу Воротников. — Продул драку твой дружок, так что булку с маком ты того, сюда гони.
Петя покраснел и сделал попытку спрятаться под стол.
— Гони, гони, кому говорю, — наступал Севка.
Фёдор угрюмо уставился в белоснежную скатерть. Ну да, продул. Пустил ему Воротников кровь первым, зараза такая.
Петя беспомощно покосился на мрачного друга и дрожащими пальцами протянул Севке сладкую маковую булочку.
— Вот и молодец, и впредь так делай, — снисходительно бросил Воротников, отправляясь восвояси.
Борька Шпора, подбадривавший Федю во время их драки, разочарованно вздохнул — верно, ожидал продолжения вот прямо сейчас.
Но на сей раз вблизи были и дежурные кадеты старших возрастов, и офицеры-воспитатели, правда, из других рот. Драка никак «не вытанцовывалась», как говаривал папа.
Но что-то делать надо было. Другие кадеты уже поглядывали на них с Петей этак, нехорошо, с дурными ухмылками. Нифонтов, проходя мимо, исподтишка, но умело ткнул Ниткина кулаком под ложечку, так что бедный Петя согнулся вдвое.
— Ах, ты, шкет вшивый! — не выдержал Фёдор, бросаясь следом.
Бросился — и налетел прямо на Воротникова.
— Ты чё эта разбегался тут? Не видишь, я здесь стою?
На самом деле Севка не стоял, а шёл вместе со всеми к выходу из столовой, для послеобеденных уроков, и на пути Солонова оказался, конечно же, не случайно.
Кадеты мигом расступились, вокруг Федора и Севки тотчас возникла пустота.
— Отвали, Воротников, — Федя сжал кулаки. Будь, что будет, он не поддастся!..