Алёнкины горизонты
Шрифт:
Давно я не видела рассвета, не до него было. Ложишься поздно, встаёшь поздно, никаких разграничений. О смене дня и ночи только по уличным фонарям догадываешься: ага, включили, значит, ночь; ага, выключили, значит, утро. И так всегда, всю жизнь. А природу воспринимаешь как нечто отвлечённое, иное, из телевизора. Самая знакомая птица – воробей, самый знакомый запах – гарь, самое знакомое чувство – равнодушие. Споткнулся человек – ерунда, попал под трамвай – не повезло, наорал начальник – наше дело телячье. За личными желаниями не видим себя, за амбициями – других, за высотками – мир… А горизонт, оказывается,
Нет, я точно философом стала, такая чушь в голову лезет. Надо было не в ин-яз – в педагогический идти; глядишь, по Диогеновым стопам в бочку забралась бы. И первый вопрос мог прозвучать так:
– Вот куда в такую рань подняли?
А действительно: куда? Не рыбу же ловить. И с чего вообще ко мне такое внимание? И до воеводы свели, и покормили, и одежду дали. У них всегда так к новеньким относятся или я особенная? Чего им надо?
Сердитый схватил меня под руку и потянул за собой. Идти куда-то с этим типом мне не хотелось, но сопротивляться или задавать вопросы было бессмысленно, поэтому я покорилась судьбе, внутренне надеясь, что скоро всё прояснится.
От сараюшки с углём мы ушли недалеко. И ста шагов не сделали, как оказались на краю оврага. Крепостную стену строить здесь ещё не начинали, поэтому срубов не было, зато была яма метров пять в поперечнике. Возле ямы стояли воевода, Дмитраш и ещё несколько мужиков в кольчугах. Все очень серьёзные, будто на торжественном заседании. От этой торжественности даже птицы умолкли, только из оврага доносилось журчание ручья.
Я постаралась вспомнить, что находится на этом месте в моём времени. Внизу, где овраг, тянется Зеленский съезд. Не помню, почему его так называют, да это и не важно. А вот вместо ямы у нас башня. Если не ошибаюсь – Коромыслова. С ней проще, папа рассказывал пару легенд. В одной говорится, что под башней девушку закопали. Александр Навроцкий по этому случаю поэму написал, я в детстве читала. Там, вроде, девушка пошла за водой, а строители её схватили и живьём в землю замуровали. Дескать, башня крепче стоять будет. А девушка уже замужем была и беременная. Я всего не помню, только знаю, что её Алёнкой звали. Я это запомнила, потому что имена у нас…
И тут мне стало страшно. Щёки обдало жаром. Я потянулась к Дмитрашу, но он отвернулся; другие тоже отвернулись, а вот воевода подошёл ко мне медленно и… поклонился. Я отшатнулась, но сердитый обхватил меня сзади за плечи и сжал. Крепко сжал, не вырваться, но я и не думала вырываться; ноги вдруг ослабли, и я повисла у него на руках. Господи!.. Я посмотрела на воеводу и сглотнула.
– Дяденька, – сила моего голоса упала до шёпота. – Дяденька, вы… в Бога веруете?
Воевода не ответил. Он встал лицом к восходящему солнцу и заговорил. Голос я не слышала, но видела, как шевелятся губы – суетно, бестолково, будто спешат куда-то. Куда? Некуда спешить. Солнце только взошло, и весь день принадлежит ему. А завтра грянет дождь. Завтра дождь. Дождь! Я так люблю дождь. Прохладные капли по щекам, мокрое платье, лужи на асфальте. Много луж. Миллион луж! А жара угнетает. Жара…
– Доску тащи. И верёвку.
– Не взяли доску…
– Коромысло! Вон коромысло лежит! Под локти ей и вяжи.
– Верёвку-то распутай. Что ж как не у людей всё… Вяжи!
– Да
– Еремей Глебович!
Запах свежей земли ни с чем не спутаешь. И стены отвесные… Я знаю теперь, как выглядит жизнь из могилы. Она похожа на лицо – лицо Дмитраша. Она склонилась надо мной и зашептала в ухо:
– Ты плачь, плачь. А я крестик тебе дам. Смотри: крестик… У тебя же нет… На вот… Ты о Боге думай, о Боге. С Богом легше…
И снова:
– Зовут тебя как? Люди как прозвали? Скажи, я свечку поставлю…
– Алёнушка…
– Алёнушка… Ты плачь, Алёнушка, плачь… Плачь!
Но я молчала. Даже когда сверху посыпалась земля, я молчала.
***
Возле печи шептались.
– Третий день молчит. И не шелохнется. Вот взяла бы тряпку, да по харе ей.
– Запади, старая. Чего с утра занялась? Не вишь – тяжко ей.
– А чего тяжко-то? А мне не тяжко? Хлеб на её изводим, а пользы никакой.
– Тот уж она тя объела. Того и гляди схудаешь. Девка, может, хворая, а ты её коришь.
– Тоды к Причалихе её веди, пущай излечит хворь енту.
– Причалиха что, токмо нутряну хворь извести может, а тут явно бес сидит. Не, Причалиха не смогёт. К отцу Кирьяну нать, он ейного беса быстро сладит.
– Так веди к отцу Кирьяну. Шо, так и станем на её смотреть?
Старик поднялся с лавки, подошёл ко мне. Совсем седой. И борода по грудь. А лицом добрый. Где-то я видела это лицо. Где?
– Слышь, милая, ты на ноги-то подымайся. Сведу тя к отцу Кирьяну, он те враз излечит.
Я встала. Сидеть ли, стоять ли, идти – какая разница? Земля всё равно давить будет, потому что тяжёлая – я знаю, я чувствую. Я видела.
Старик взял меня под руку, подвёл к двери, положил ладонь на затылок, нажал, пригибая… Солнце… Солнышко…
– Вот, батюшка, глянь…
Жёсткие пальцы тронули лоб, оттянули нижнее веко, очертили крест перед глазами. Голос утробный коснулся слуха:
– Благодарим тя, поём, славим и величаем крепкую, и великолепную силу державы власти твоея-я-я…
Губы шевелятся… будто спешат куда-то. Спешат? Меня заколотило: спешат?
– Нет в ей беса.
– Как же нет, батюшка? Ты лучше глянь.
– Да гляжу, – и уже мне. – Слышь меня, девка? Отвечай!
Я прошептала:
– Слышу…
– Бает, – удивлённо протянул старик. – Надо ж, трое дён молчала…
– Ступай. Да боле с пустыми заботами не приходи.
Старик засуетился.
– Спаси тя Бог, батюшка, спаси тя Бог. Ты уж не побрезгуй, прими гостинец. Тут хлебушек ржаной да сальца малость, да лучок с огороду.
Поп отстранился.
– За сие брать не можно.
Церковь… Высокие своды, свечи, лица по стенам. От дверей узкая полоска света… Я никогда не была в церкви. Илонка звала, но я не ходила. Трудно. Каждый раз, когда подхожу к церковным воротам, в душе возникает протест. Не знаю откуда он берётся, наверное, воспитали так, потому и крестик никогда не носила. Крестик…
Я сунула руку за пазуху – вот он, на верёвочке. И смотреть не надо, на ощупь можно… нацепил-таки… Сволочь! Как же… как… Возьми одёжку, сестрицы она, вы с ей схожи – чёрт с тобой схож! Чтоб ты!..