Альфа Центавра
Шрифт:
— Пятьдесят на пятьдесят, — но и шестьдесят за. Даже Шестьдесят Шесть. И Шестерка в рукаве. Василий так и спросил:
— У нас здесь есть кто-нибудь из цирка? Василий был уверен, что кто-нибудь да выйдет, не может быть, чтобы не нашелся хоть один, у кого не чешется — или наоборот. И вышел, но не молодая и красивая телка, а бородатый мужик устрашающего вида.
— Кто его только выпустил из Царицына, ибо таких рож в простом народонаселении не бывает, а только:
— У бывших каторжников. Это Распи. Как говорится, явился:
— Отнюдь не к шапочному разбору.
— Их бин Распутин, — сказал он с улыбкой, от которой некоторые в первых рядах попадали, и не только бабы, как обычно, но и мужики.
— Что делать? — многие теперь просто не знали, ибо этот хэрцог Распутин был знаком не только с Эспи, но и с Фраем, правда с последним шапочно. Так только кивали друг другу, когда встречались на шмоне при выходе с бесконвойки — один, и на промзону — другой. Странно? Нет, ибо Фрай тогда косил под чокнутого ученого, понявшего:
— Не как все, — капитализмус Карла, и семейные отношения в первобытном обществе его Фридриха. Обыкновенно ведь как понимали:
— А на какой там странице про Шарикова, как он разоблачает оппортунизм Каутского взятого вместе Фридрихом? — Или:
— Сколько сегодня весит капитал Карла, в том смысле, что с учетом инфляции и повышения цен вместе взятых? Про Эспи же только спрашивали:
— Сколько узе банков на его счету?
— Вместе взятых? — уточняли некоторые. И что самое удивительное, никто не понимал, что они:
— Киннеры, — ибо уже Там все перестали верить бабушкиным и дедушкиным сказкам про чудеса лестные. И вообще в ответ на вопрос:
— Это Кентавры, — только отвечали:
— Наоборот, — а что значит это Наоборот — не понимал никто.
Только ясно было точно:
— Мах-ги-я-я! Колдуны — считали многие, но только про себя, ибо:
— Страшно так вот направо и налево болтать об этом с каждым встречным-поперечным. — Ибо:
— А вдруг сбудется.
И действительно, одна баба, работавшая здесь только по четырнадцать часов в день, ибо дело было на ферме, где все крутятся-вертятся по:
— Шестнадцать часов, — сказала:
— Биться будут инопланетяне с колдунами. — За что, собственно, ей и сократили срок с шестнадцати до четырнадцати:
— Предсказывала оставшиеся от трудовых будней два часа:
— Людям счастие. — Звали ее не Марья Искусница, как многие думали, а:
— Надежда, — или, как она просто говорила:
— Просто Надя. И после того, как Эспи, к удивлению всех, избил Василия Ивановича и принялся за Фрая с помощью Распи, но не:
— На нём, — а наоборот: под ним! — Фрай воскликнул миролюбиво:
— Я женюсь на Ей, — и останусь навсегда в деревне. — Хотя пока что не сказал, но имел в виду:
— Если что: пишите — приеду прямо на Финляндский Вокзал.
— Кому?
— Пишите просто:
— На деревню, Дедушке Ле. После Фрая начали рыскать по деревне в поисках Дроздовского, а потом и Василия Ивановича. Они встретились в лесу, и Василий понял, лежа вместе Дро за одним деревом, что он не лошадь. Почему? Дро предложил:
— Пока что, — бежать вместе, и полез на него. Пришлось провести Мельницу, потом перейти на удержание, и даже применить болевой на ногу, да и на руку тоже кстати. Зачем?
— Очень разозлил его Дрозд.
— Прости, прости, — я думал, ты лошадь.
— Я похож на лошадь? — спросил Василий, хотя сам еще раньше надеялся именно на это, потому что ему приснилось:
— Лошади — это генералы по рождению. — Поэтому, собственно, и говорили Некрасов с Белинским, что не надо таскать с ярмарки тщеславия генералов и милордов, у которых, кроме ума ничего больше нет, а мы любим:
— Бойбу и Бокс. — Как англичане.
Василий Иванович в надежде на то, что он по пророчеству Дроздовского:
— Тоже лошадь, — взял его с собой.
— Но понесешь мои весчи. И, как откуда ни возьмись, передал Дроздовскому свое седло и упряжь. Вот такая блажь:
— Одни хотят, как Джек Лондон, найти Клондайк, или как Лобачевский быть освистанным на собрании собратьев своего университета, за доказательство пересечения параллельных прямых, а вот другим только стать:
— Прирожденным генералом. Мечта Швейка, за что он и надевал им на головы периодически ведра с краской. В общем, как и многие, Василий так и не мог понять:
— Хорошо быть генералом, или лучше умереть простым командиром дивизии — что было мечтой его детства. — На генерала, как он теперь понял, сбили прилетевшие с Альфы Центавра инопланетяне.
В конце концов эта самая почтальонша предложила решить:
— Все по-честному.
— А именно? — спросил Василий Иванович.
— Как в песне. Василий стал вспоминать песни, которые были ему известны, и те, про которые он только слышал, что поют Нах Москау, и выдал, что знает только одну, которая подходит под создавшуюся кризисную ситуацию.
— Точнее, не знаю, а только слышал, что:
— Есть! — И спел кстати:
— Дан приказ ему на запад — ей:
— В другую сторону. — При чем добровольно.
— Я пойду к Белым, — сказал Эспи, — ибо давно хотел посмотреть, кто это такие.
— Ты не пройдешь фэйсконтроль, — брякнул Дроздовский.
— Я поеду вместе с тобой. Как и было, между прочим, задумано с самого начала.
— Нет, нет, надо сделать все по-честному, — опять вмешалась Пастушка — уже, заметьте, с большой буквы.