Альфа Центавра
Шрифт:
Как скальпированный череп древнего индейца Майя, и вопрос был только в одном:
— До или уже после отрезания ему яиц, — как Кецалькоатлю.
И Распутин почувствовал, как пятки его уходят в землю.
— Адибно, паслушай! — сказал он самому себе. — И провел болей из стойки, которому его научила Сонька Золотая Ручка, встретившись с ним случайно на берегу Волги, куда в последнее время все боялись ходить, опасаясь какой-то сумасшедшей тачанки, и еще более чокнутой Сирены, ее возглавляющей.
— Тебе понравилось?
— Очень! На этом, собственно, и закончился их обоюдоострый разговор, ну, плюс пару фраз, как обычно, о многоженце Махно:
— Ты его уже не любишь?
— Нет, в том смысле, что это навсегда, но в прошлом. Я ищу себе мужа — генерала, хотя бы от инфантерии.
— Я-то буду командовать конницей, и знаешь почему? Я сам — лошадь.
— Да? Не заметила. Это Ника Ович и лошадь и конь, а ты з-здоровый м-музик. Настаящи-й-й Киннер.
— Как ты узнала?
— Морда у тебя уж больно лошадиная.
— Это оскорбление?
— Нет, это моё тебе предсказание: генералом будешь, лесной паренек.
— Я тебе не верю. И даже обижен, не буду больше тебя трахать.
— Вот как? А я тебе предскажу:
— Будэш-шь, ох как будэшь! — И научила, — а пока что только показала:
— Болевой на Руку из Стойки, — после которого Распи захотел всё то, о чем мы не только мечтали, но даже больше.
И сейчас Распи провел его Фраю, как, собственно, отставной козы барабанщику. В том смысле, что человеку, бывшему когда-то близким, но не настолько, чтобы, но все равно пива вместе бы выпили, если бы встретились в Москве, как жертвы системы лагерей царской России, а теперь Распи понял, потому что прочувствовал:
— Вот оно, тащат мя грешного в преисподнюю. В том смысле, что не минуту, конечно, но несколько секунд точно — не мог понять, кто кого держит за руку:
— Он Фрая, или Фрай его. — Примерно, как лебедь, рак и щука:
— Пока двое разбираются — третий один, как Александр Сергеевич Пушкин катает шары:
— Под сенью лип и тополей. — Но в любом случае — из круга:
— Не выйти. Ну, и значится, что произошло, как вы думаете? Пошли вместе громить Белые орды? Нет, наоборот, пошли на Царицын. Вроде бы банально:
— Маг победил простого Герцога. — Но. Но как и написано:
— Колдун несет богатыря. — Не наоборот. Может так только, подержаться. За бороду.
Остававшийся в резерве Дэн на удивление самому себе не опечалился, что теперь его очередь показать:
— Как сражаются русские офицеры.
— Он уйдет на Ту сторону, — сказал за прощальным ужином Распи. Чемберленский ответил:
— Туда ему и дорога. И Дэн с одной конной бригадой, и одной дивизией:
— От инфантерии, — прошел до самого штаба, и взял в плен Кали со словами:
— Попалась, командир разбитого корыта. Эспи в это время куковал в Персиковой Теплице — вспомнил молодость, когда работал садовником у одного приличного человека, пытавшегося как Агата Кристи не хренопасией заниматься, как-то:
— Выращиванием породистых баранов, — а писать романы. И как он узнал, для этого надо либо чапать на Клондайк, как Джек Лондон, либо, как Агата Кристи просто-напросто построить в теплом климате зимнюю персиковую теплицу. Ну, и чтобы был большой бассейн в олимпийском стиле:
— Как у Всех. И как только теперь Эспи попадал в персиковую теплицу, тянулся в письменному столу, установленному здесь же, рука к перу, перо к бумаге, ибо не могло бесконечно чесать себя за ухом. И как ему предсказал еще на Зоне Распи — ничего не выбрасывал, а отправлял в будущее: паковал в папки, папки в ящики, читобы потом говорили:
— Ни только много читает — пишет ужасно много, — но никито не будет знать, чито:
— Всё было написано давным-давно, практически еще в:
— Прямом Эфире. Сейчас он писал Труд-д под символическим названием:
— Как судьба меня заставила — зачеркнуто — поставила защищать Трою — современный город Царицын.
И. И выйдя из уединения Персиковой Теплицы нашел в бассейне Кали и веселящегося с ней Дэна.
— Мы уже проиграли сражение? — спросил он, присаживаясь на край бассейна с тремя кружками пива и воблой.
— Не все сражения еще проиграны, — ответил пророчески Дэн, но битва да, уже проиграна.
— Тогда я думаю, нам не по пути — я ухожу в Царицын. Вот как так может быть? Его взяли в плен, когда он писал мемуары в теплице, а он уходит в город, который его пленил. Судьба тащила их за хвост, как котят. Но не всех, конечно, Распутин иногда понимал, что делает, но не всегда, не всегда, а наоборот, даже иногда начал переспрашивать:
— Нет, это точно, или точно туда? — Оно и действительно, закрывать глаза на окружающую действительность нельзя. По крайней мере, очень непросто.
— Это кто? — спросил Дэн.
— Начальник штаба.
— Пусть даст полную рекогносцировку. Кали хотела перевести для Эспи:
— Ты, эта, предскажи ему, чтобы не переживал. — И было:
— Я.
— Что?
— Ну, если кто не забыл, на правом фланге нахожусь я, по их мнению, разумеется.
— У вас там, свои люди, что ли? — удивился Дэн, и механически взял одну кружку пива с пола бассейна, так как до специального столика здесь еще не додумались.
— Не-а, меня ведет судьба.
— Так не бывает, — ответила Кали.
— Почему, если априори известно, что: не человек красит место, а место человека. — Можно сколько угодно доказывать, что наоборот, но априори-то именно, верно только первое.
— Вы хотите сказать, что место помнит: ему начинать первому? — удивился даже Дэн, который, как журналист должен бы знать, что Бальзак говорил:
— Важно не только иметь газету, но и место в ней. — Ну, чтобы написать когда-нибудь то, что может быть напечатано официально. И действительно, прилетел клубя пыль гонец на вороном, и передал ей пакет: