Альфа Центавра
Шрифт:
— Никаких добровольцев не бывает, ибо как сказал поэт — ты его, кстати читал?
— Да. Я помню Чудное Мгновенье — Передо Мной Явилась…
— Да что тебе может явиться, кроме лошади Пржевальского.
— Прожевальского? Это как Лавр, который погиб только что? Ученый.
— Остался еще один Иначе, но и его мы достанем, — сказала Ника.
— Нет серьезно, на нас идут два Кентавра.
Ника приложилась к окуляру, к одному, как в подводной лодке. На два, видимо, не хватило места, как сказал еще Эсти, осматривая броневик еще в крепости. Он просто сидел на деревянной веранде одного из многочисленны кабаков Царицына, и никто его не знал. Вот странно так бывает:
— Его друг Вара обосрался при всех, а его все равно почему-то взяли водителем Тягомотины, а его выбросили на улицу побираться, как совершенно никому не нужное вещество.
— Боятся, наверное, — сказал ему один новый друг за одним с ним столом, который и налил ему из своего графина красной барматухи типа:
— Сапе-рави.
— Что значит — Рави?
— Рави? Дак учитель, естественно.
— Я?
— Ты.
— Налей еще, и дай закусить чего-нибудь.
— Сациви будэшь?
— Естественно! Но где оно?
— Здесь, — парень вынул из-под стола большую глубокую тарелку.
— Глиняная?
— Что?
— Тарелка грю…
— А! Естественно. Иначе не вкусно будет.
Далее, кто это?
— Котовский?
— Да вы что, разве в этой пыли и куче дыма найдешь этого пьяницу и дебошира. А это был…
— Ты Юденич? — спросил Эсти, — как сказала одна дама:
— Уплетая Сациви. — Но!
— Но этого не может быть, потому что не может быть никогда. И знаете почему? Потому что Уплетать можно только один раз, а этот раз был еще во времена Рабыни Изауры, когда надсмотрщик заставлять есть говно маленьких негров, чтобы они не смеялись над ним. Точнее:
— Это был спор:
— Будет им что-нибудь за то, что они над ним смеются — это во-первых, и во-вторых, дети утверждали, и ему ничего не будет, если он заставит их есть говно, за эти насмешки. В результате никто ничего не угадал:
— Надсмотрщик все равно заставил их есть своё говно — это раз, а два:
— Ему тоже дали за это год с чем-то тюрьмы. — Не больше. Поэтому.
— Поэтому, чтобы не было как тогда, парень положил на тарелку, пустую тарелку, которая стояла перед Эсти, всего три кусочка:
— Бедро, точнее: от бедра, крыло, и от грудки.
— Почему так мало? — спросил Эсти.
— Если бы я дал больше, это было бы уже не Сациви, а Цыпленок Табака, сделанный из иво половины, как в ресторане Националь, — ответил парень.
— И да: я не Юденич.
— Дроздовский?
— Почему?
— Кто-то здесь должен быть шпионом Альфовцев. И более того.
— Мне нужен свой человек среди инопланетян. Каков будет ваш ответ? — добавил Эсти, и сожрал последнего Сацивёнка.
— Вы сам нэмэсный.
— Вас не понял — прошу повторить.
— Вы… как бы это по-мягше сказать — Беглый Каторжник.
— Неужели это так заметно?
— Ни Юденич, ни Дроздовский никогда не будут сражаться за Царицын.
— Думаю…
— Что?
— Думаю, точнее, даже уверен, что и вы нэмэсный. Ибо не знаете, что много наших там, и много ихних здеся. Так вышло по результатам Турнира, который был проведен перед этим.
Они ударили друг друга по поднятым на уровень головы лапам.
— Нет, я сразу узнал тебя, — сказал Эсти.
— Нет, я сразу узнал тебя, — сказал Распи. И действительно, вид человека — это еще не доказательство в эпоху инопланетного, если не завоевания, то присутствия их. И… И что это значит?
— А это значит, что Эсти ошибся! Это действительно был Дроздовский. — Как затмение нашло на Эсти:
— Не узнал. — Но он и не знал никогда Дроздовского, а знал только Распутина. Следовательно, мог выявить правду только методом:
— От Противного, — а она здесь не работала почему-то.
— Я прошу тебя, знаешь о чем?
— Нет.
— Хорошо, я тебе скажу:
— Ты должен разыграть здесь Дроздовского.
— Я не умею ездить на коне.
— Коновал не умеет ездить на коне? Это как-то странно.
— Ты видел, как они ездят? Как черти.
— Как Кентавры.
— Вот точно, именно так.
— А ты так не умеешь?
— Конечно, это надо иметь природную склонность к… к этому, как его?
— К Кентавризму.
— Да, а я не Кентавр, ох, не Кентавр.
— Вот ты хотя и колдун-коновал, но не понимаешь простой вещи.
— Какой?
— Чтобы стать Кентавром, не надо им быть, а надо…
— Дай угадаю. Родиться!
— Нет.
— Жениться!
— Нет. Кентавры не женятся и не выходят замуж.
— Просто так трахаются?
— Естественно.
— А что естественно, то не всегда позорно.
— А может ты лучше будешь Дроздовским? И знаешь почему? У меня не получится.
— Чего не получится-то? Ты не хочешь быть конем? Будешь лошадью.
Его.
— Это ты будешь моей лошадью!
— Ну, хорошо.
— Ну, хорошо.
— Налейте, писят. — Какой-то парень подошел со стороны, в том смысле, что, кажется, не выходил из ресторана, и значит просто хотел здесь добавить на поход, а именно в наглую подошел к веранде ресторана и потребовал налить. Ибо:
— Просить в ресторане — это значит именно: требовать.
— Я тебе сейчас налью, по рогам, — сказал Эсти.
— Нет, подожди, я ему налью, и пусть он нас рассудит, — сказал Распи. И добавил, обращаясь к этому окуню: — Ты что умеешь судить дзюдо или бокс?