Альфа Центавра
Шрифт:
— Запрещено Парижско-Венской Конвенцией по психическим атакам.
Глава 31
— И я бы даже сказал от себя и всех здесь присутствующих:
— Надо бы причислить это оружие к другим известным средствам массового поражения, как-то:
— Пулеметно-пушечный огонь, пердеж — в том числе и немецкие газовые атаки — авиация, будь она проклята, энд сетера.
— Et cetera, — поправила Щепка.
— Она отклеила ярлык, на своем рту?! — рявкнула Ника снизу. Ибо это был не танк, а только обычный броневик на колесах, ибо шуму внутри было не так много, как это могло показаться кому-то снаружи.
Тем более, это был французский броневик — хотя некоторые считали, что английский — и в нем утеплитель играл роль не только возможного попадания в Сибирские холода, не только предохранял от синяков и шишек на лбу, но сигнализировал о шумопонижении. Так что орать здесь было:
— Бесполезно.
— Нет, — сказал Вара.
— Тогда почему она кричит, как мышь, попавшая в лапы сразу двум… нет, даже трем котам?
— Скорее всего, — ответил Вара, почесав башку под утепленным шлемом, — телепатия.
— Вас понял, — сказала Ника и добавила: — Надень ей на ее умную голову Шекспира и Данте вместе взятых…
— Прости, я не понял, что?
— Что, что?
— Что надеть, я спрашиваю?
— А, так свой траханный шлем и надень.
— Да?
— Да.
— А мне чего?
— Тебе не надоело его носить?
— Что в нем такого плохого?
— Он пахнет козлом.
— А-а! Тогда это логично, надо испытать ее еще и этим, — и он надел Щепке свой знаменитый шлем со звездой. Считалось, что это Сириус, а вообще-то даже неизвестно, откуда она взялась. Еще индейцы клеили ее на свои утлые лодки. Как будто без этого они не могли плавать. Щепка не выдержала и закричала. Но кто же ее услышит. Вара так и сказал:
— Да пусть орет сколько угодно. — И добавил: — Привыкай, привыкая, я тебя возьму после победы на свой приусадебный участок, будешь мне лук, чеснок, капусту и картошку сажать. А к ним знаешь, что хорошо подать? Нет? Так тебе скажу:
— Го-о-в-н-о-о!
— Му-у, — замычала она.
— Нет, не надо сказала Ника.
— Почему? — спросил Вара, — небось она тебя не пожалеет, если вырвется из этих цепких лап судьбы.
— Не то, чтобы да, но именно да, потому что я подсознательно слышу ее ругательства, и мне не то, чтобы страшно, но все равно слушать очень неприятно.
— Так может выбросить ее отсюда? Зачем мы ее катаем с собой?
— Да правильно, выброси.
— Конечно, давно бы надо, а если понадобится заложник, мы ее найдем на этом поле и предъявим.
— Поставь на нее маяк, чтобы потом в случае чего не копаться.
— У меня нет маяка.
— Возьми бриллиант и повесь на нее.
— Где?
— Вот тут болтается передо мной на цепи.
— Идея хорошая, но как иво ловить? — не понял помощник. — Ты умеешь?
— Я — нет. А ты?
— Тоже нет.
— Да найдем какого-нибудь Распи-колдуна, найдет, если очень уж надо будет.
— Действительно, а так-то она нам абсолютно не нужна, даже наоборот:
— Ниже нижнего, что значит:
— В минусе от нуля.
Сонька попыталась оторвать крышку от танка, которая была открыта, но держалась всё ещё капитально. Но с дури, как говорится, чего не попробуешь. Но нет, конечно, нет — бесполезно. Она так и сказала:
— Бесполезно. — И добавила: — Неужели нельзя было все сделать съемное? Риторический вопрос, одно слово:
— Немцы.
— Англичане.
— А какая разница? Тоже не лыком шиты — слово на букву х в ослабленной смысле — оторвешь. Впрочем, кто это сказал? И не услышав ответа, добавила:
— Уже сама с собой начинаю разговаривать.
Далее, кто это? Кто? Нет, отсюда не вижу. Придется спуститься пониже, а это знаете, тоже самое, что залезть в собачью конуру, чтобы удостовериться:
— А не живет ли тут с ней кто-нибудь еще? — Ибо:
— Там вони-и! — ни в сказке сказать — ни пером описать, даже помыслить, как бесконечность и то невозможно. А это был… Так… сейчас, сейчас, как сказал Шекспир тем, кто не понял, почему часы в его пьесе не того века, который заявлен. Как будто это соревнования по тяжелой атлетике, где и то заявленный может перезаявиться, если еще не поздно. Но здесь уж хотелось бы узнать точно:
— Что это за гусь? — Скорее всего, белый, ибо что здесь делать зеленому, если он танк в глаза не видел. Логично. И значит это был… Звучит, как прелюдия песня Эдуарда Йодковского:
— Нет, с Сибирью мы не расстанемся — верил в юности сгоряча.
Понятненько. Александр Васильевич по инопланетной кличке Иначе, что значит у них:
— Ученый, — просто испытывал своего нового коня — хотя это и была она — которую прислали из Канады вместе с отрядом канадской кавалерии с условием поделить — если что — золото, которое захватили чехи, и следовательно, подписались:
— Отбить его у них.
Лошадь он сам назвал Монти — от имени какого-то английского полководца, но Дэн, как его авторитетный заместитель посоветовал, как он сказал:
— Что-то более реалистичное.
— Как-то? — спросил Александр.
— Сейчас опять вошла в моду мода давать двойные имена.
— А именно?
— Клара-Цеткин, Роза-Люксембург, Амер-Низа, Вильям-Фрай, Маха-Бхарата, — ну этот уже занят по моим сведения Киннаром.
— Хорошо, — сказал Александр, — пусть будет Мики.
— Почему?! — не понял даже всё понимающий Деникин.
— М — Мэрилин Монро, а К — Кеннеди. Мне сообщили канадцы, что впереди должна быть первая буква имени матери, а в середине отца.
— Стало быть, — констатировал Дэн, — ты считаешь, дорогой друг, что канадцы произошли из США?
— А откуда еще они могли взяться? — вопросом ответил Александр. Может так оно и есть, но человеку со стороны могло показаться, что ребята ведут разговор на языке советского эмигранта Редько, сбежавшего из России за удачно сыгранную роль Вильма Фрая — решил и Там прославиться.