Альфа Центавра
Шрифт:
И да, это был не танк — если кто не помнит — а броневик, поэтому Паша Дыбенко ударен был не о колючую гусеницу, а о более гладкий щиток колеса. Иначе бы он, конечно, не хромал, как сейчас, а сломал ногу. На поле боя с такими вещами можно делать только одно:
— Закуривать последнюю кубинскую, и ждать смерти. — Конечно, можно надеяться, что возьмут в плен сердобольные санитарки, отнесут в город Царицын, а там кабаки, и врачи настоящие, конечно, не будут сразу резать. А уже если отрежут, то протез обязательно дадут. Ибо были слухи, что одному дали, и все об этом узнали, потому что протез был женский, и причем:
— В черном ажурном чулке уже. — Не надет, а был нарисован несмываемыми красками импортного производства. И вообще говорили, что эту ногу реквизировали в публичном доме, где работала одноногая проститутка, и так как ей при реквизиции нечего было дать, кроме своего тела, то отдала эту ногу. Точнее:
— Просто сами взяли и всё.
Из-за того, что Махно по слухам перешел на сторону Белых, пустили вслед за ним еще один слух:
— Нога эта приделана к одной из его ног. — В том смысле, что к тому, что от нее осталось. И предлагали называть Махно не иначе, как:
— Черная ажурная проститутка. — Слово ажурная не умещалось в сознании большинства граждан, и говорили просто:
— Черножопая проститутка. — Но и это для некоторых было слишком трудно запомнить, хотели просто:
— Проститутка, — но были возражения:
— Таких проституток до Питера раком не переставишь. — Поэтому было принято стихийно-здравое решение говорить:
— Черная Проститутка, — и если кому было не совсем ясно, добавлять:
— Батька Махно.
Он об этом даже не знал. Вот так не только бывает, а только так всегда и бывает:
— Все знают, а Вы — нет. — Хотя Доктор Фрейд сказал бы наоборот:
— Я знаю, — а кто еще то? В общем, та же история, что и с Теорией Относительности Эйно:
— Все понимают, только никто в этом признаться не хочет.
Аги и Махно зацепились за проезжавший мимо танк Леньки Пантелеева, в котором, правда, все места были заняты, как-то:
— Командир Ко, стрелок наводчик орудия Сонька, уступившая домогательствам Леньки, что будет в пределах танка называться, как:
— Лёлька.
— Да, но с условием, — сказала Сонька-Лёлька, — называйте меня:
— Лёлька из Царицына, — ибо я очень хочу взять этот город. Зачем она это сказала, подумал Колчак, ибо знал, что Сонька была Перебежчицей из Белых в Зеленые — или, что тоже самое Красные, которые и держали Царицын волею судьбы.
— На всякий случай, — подумал он спьяну, — надо держать ее на прицеле. — К своему удивлению, он нащупал где-то на своем теле Кольт 45 калибра. Удивительно было дважды:
— Что он был, — и второе: совершенно не тянет в землю, как говорили некоторые. Почему? Ответ:
— Старинные люди, мой батюшка. — Что значит, любую автоматизацию они принимали тогда, как:
— Большое облегчение. И действительно, лук со стрелами были легкими, а мушкет — как галлицизм казался намного легче, а это, между прочим, была:
— Пушка. — Которую носили на спине. И следовательно, человека легко обмануть, тем более, он сам очень:
— Обманываться рад.
Он посмотрел в перископ, и спросил:
— Мне кажется, или просто мерещится, что наперерез идет броневик.
— Я дам по нему небольшую очередь, хорошо? — сказала Сонька.
— Они могут сразу принять нас за чужих.
— Ничего страшного: своего пуля не берет, — весело, хотя и мрачно по смыслу, ответила Сонька Золотая Ручка. А может как раз наоборот.
— Мы может взять его живьем, — сказал снизу Ленька Пантелеев.
— Да? Как именно? — спросил Колчак.
— Пойдем на таран и перевернем его кверху лапками, как майского жука.
— Сначала дадим пулеметную очередь, и два выстрела из пушки, — сказал Ко, — и посмотрим:
— Если испугается, значит стреляем третий раз из пушки и делаем таким образом вилку.
— А если не попадем? — спросил Ленька.
— Вот тогда пойдешь на таран.
Ника Ович в броневике так и поняла:
— Эти козлы не знают, что броневик быстрее танка.
— И что? — спросил Дыб.
— Я понял, — сказал Яша Сверл, — надо беречь патроны, а потом мы расстреляем их в упор.
— Вер-рн-на-а! — крикнула Ника, обрадованная тем, что есть же на земле люди, которые ее понимают. Но Яша упрямо возразил:
— Как мы можем их расстрелять, если они за железом.
— И у тебя голова работает, — без тени смущения ответила Ника.
— А! тогда понял: мы должны их выманить наружу.
— По-моему, это и так было понятно, — резюмировал Дыбенка. И добавил: — Хотя лучше бы сначала узнать, какие они Белые или Зеленые?
— А смысл? — возразил Яша. — я, например, и сам не знаю точно, за кого я. Днем вроде да, понятно:
— За Белых, — а ночью почему-то снятся Зеленые. Он думал, что Дыбенка, как обычно, что-нибудь придумает, чтобы возразить ему, но тот на удивление согласился:
— Вот, вот и мне также. — И добавил: — Только наоборот:
— Днем я за Зеленых, а ночью за Белых.
— Это потому, что тебя часто в ночной наряд назначают, а я по ночам сплю.
— Нет, в том смысле, что да, — сказала командир броневика Ника Ович, — я вот тоже еду-то ведь из Крепости, а в душе — Белый Офицер.
— В том смысле, что шпионка, что ли? — спросил Дыб.
— Нет, на самом деле.
И здесь не было ничего удивительного, даже Щепка и Кали понимали создавшуюся ситуэйшен по-разному, как-то: