Альфа Центавра
Шрифт:
— Так вышло. — А именно:
— Это не сурик, а луковые перья, накопляемые постепенно для безопасного крашения пасхальных яиц.
— Я не знала, что они пристают в холодном виде, — сказала Камергерша.
— Нет, — сказал Котовский, — я варился вместе с яйцами. — И никто не понял, шутит он или нет, ибо:
— Разве сейчас пасха наступает?
— Тем более, все равно врет, — сказал Вра, так как человек не может выдержать такую же температуру, как яйца.
— Ты не ученый! — бросил ему в лицо Котовский, — ибо еще Пржевальский варил яйца при простом солнечном свете.
— И даже ночью в остывающем уже песке, — поддакнул ему Фрай, поэтому все поняли:
— Не надо бросать его со стены, — он еще соображает. А собственно, чего тут соображать? И Камергерша так и выразилась:
— Рефлекторные конвульсии.
— Тем более, его надо освободить, — сказал Котовский, и добавил:
— Как участника маниакалько-психического синдрома.
Кали устала слушать эти реплики ни к чему непригодного парламента, и посадила Фрая на один из ласточкиных хвостов. Бармен покачнулся и начал падать внутрь крепости. Кали его поправила, но тогда он начал падать, как выразился Котовский:
— В открытое море.
— Хорошо, — констатировала Кали, — я сохраню ему жизнь, и более того, возьму на воспитание, как Бродягу, которого спас преуспевающий бизнесмен, и поэтому крепко полюбил. Тем более, — сделала она предостерегающий жест, — у меня сейчас никого нет.
— Вас не понял, прошу повторить, — мягко рявкнул Котовский, — а я? Я для кого тут наряжаюсь в разные цвета, для Тети Моти?!
— Сбавь обороты, ковбой, ибо ты будешь всегда теперь стоять в моей передней за шторами, чтобы в случае чего завалить любого Дартаньяна, посмевшего использовать в своих интересах Александру — Королеву Царицына.
— А в спальне нельзя?
— Только по пятницам, — опять влезла Камергерша. И правильно сделала, потому что все уже привыкли к ее ведущей — после Кали — роли на этом Зиккурате. Даже Врангель понял, что вынужден подчиниться ей.
— Ленька Пантелеев напился, как рацедивст, — сказала Сонька Колчаку, — можно я поведу танк?
— Если умеешь — давай, ответил предводитель этого небольшой отряда, решившего начать против Царицына разведку боем. — И — добавил:
— Но только если ты скажешь правильно слово рецидивист.
— К сожалению, я не знаю, как это сделать.
— Повторяй за мной по буквам.
— Только, если ты закроешь глаза. Колчак закрыл глаза, а Сонька залезла в танк и двинула его на неприступные стены Царицына. Он думал, что танк просто прогревается, а уж он был далеко, когда Колчак открыл глаза, так и не дождавшись цитирования слова из лексикона Конан Дойла, потому что у Агаты Кристи такого не может быть по определению:
— Все умирали раньше, чем узнавали о его существовании. — Хотя после первого убийства были уже естественно, рецидивистами. Хотя и незаконно, ибо еще не были ни разу осуждены.
Колчак замахал руками, чтобы остановить броневик, который тоже рванулся вслед за танком. В броневик и на него набилось столько народу, что Колчак предложил части, или хотя двоим, пересесть на цистерну со спиртом, которую они тащили за собой, ибо танк ее не взял, что вызвало даже некоторое недоразумение:
— А зачем нам идти на Царицын, если у нас и так все есть. — Но были и возражения:
— Закусон кончился. — Это сказал Ленька Пантелеев, который первым пробовал спирт из цистерны, ибо, как известно, обошел броневик в этой гонке преследования. Он и в броневике отбил место водителя у Ники Ович. На это она ответила резюме:
— Мне что, сесть тебе на шею?
— Больше нет нигде места?
— Естественно. И знаешь почему? Нас слишком много.
— Кто занял место стрелка-радиста? — спросил Ленька. — Мои люди?
— Твои люди украли танк, — ответила Ника. — И знаешь почему?
— Почему?
— Она сдаст его Зеленым.
— Она не мой человек, а Колчака.
Колчак между тем один сидел наверху в кресле командира броневика, а на место стрелка-радиста поставил две тридцатилитровые канистры со спиртом. Так что Дыбенко и Яша сидели на цистерне, а сверху на броне Махно, и только маленькая Аги смогла разместиться на месте стрелка за двумя пулеметами, и между двух молочных бидонов со спиртом.
Танк приближался к крепости, и Вра приказал открыть огонь.
— Они специально идут малыми силами, чтобы спокойно засечь наши пушки, — ответила Камергерша.
— Я пока что не отдавал приказа:
— Не выполнять приказы.
— Помилуйте, контр-адмирал, лучше их подпустить поближе. Вра оглянулся: Кали не было, только появился Котовский с корзиной хлеба и длинной цепью сосисок через шею.
— Горчица есть? — спросила Камергерша.
— Нет, — ответил Котовский. Она хотела сказать, что надо назначить специального человека по доставке продовольствия на Зиккурат, ибо:
— Некоторые забывают даже горчицу, без которой сосиски есть невозможно.
— Это была шутка, мэм, — сказал Котовский и бросил большой тюбик горчицы с хреном.
— Я не люблю хрен.
— Не верю.
— Никто не верит, но это так.
— Можете отдавать хрен мне, оставляйте себе только горчицу, согласны?
— Да. Котовский подумал, что Камергерша согласна с ним целоваться после каждой сосиски, но получил по усам, когда потянулся к ней толстыми сочными губами уже после трех сосисок.
— За что?
— Я еще мало съела, — ответила дама, а Вра, который наконец понял, что комэск соблазняет его жену, хотел так и сказать:
— Не надо, сэр, — но вспомнил, что сама Камергерша, похоже, забыла, что они уже были когда-то обвенчаны. И тогда он просто намотал на шею Котовскому те сосиски, которые парень еще носил на ней. Вра думал, что веревка крепкая, но не очень, но она не лопнула, а еще сильнее впилась в шею Кота, когда Вар еще потянул, чтобы разорвать ее.
— Этот подлец задохнется! — закричала Камергерша, и прилипала губами его открытому, как нефтяная скважина, рту.