Альфа Центавра
Шрифт:
— Руки его были зелеными, как лапы у лягушки. Кали тоже попятилась, но уже закаленная в боях на ринге и вне его, смогла просто сесть на гранитные плиты, покрытые в этом месте специально для нее новым — в том смысле, если считать в сторону:
— До нашей эры. — А конкретно: одиннадцатого с половиной века.
Самого одиннадцатого века ковры берегли для выезда на пленэр.
Имеется в виду, для наступательной операции, когда будут гнать Белых в широкие воды Волги.
— В-возьмите корпус, — смогла выговорить она внятно. — И никогда больше так не делайте.
— А как? — задал логичный вопрос Котовский.
— Лучше используйте йод, лак для ногтей любого оттенка от розового до черного, или — если ничего нет — используете сурик, которым красят сараи, а также, как предсказал Распутин:
— Скоро будут красить фермы и колонны на Лебединском горно-обогатительном комбинате, а в Москве на заводе им. Лихачева, и других шарикоподшипниках. Впрочем, ошибочка вышла:
— В Москве-то все будет фирменное, даже краски для расколеровки труб, куда какая ведет. Может это кислород, а может и:
— Угарный газ, — такой силы, что не только мухи дохнуть, но:
— Лошади, — и даже люди.
— Зачем вы мне рассказываете эти сказки о существовании множества цветов красок?! — бросила +она гневный упрек Котовскому, в общем-то за то, что он ее сильно напугал. И добавила:
— Запишите мой приказ, милочка, — Кали посмотрела направо, налево — никого.
— И меня нет секретаря? — спросила она. И даже чуть не заплакала.
— Пусть будет хотя бы денщик, как у подпоручика Пушкина, когда он ехал на стрелку с Емельяном Пугачевым.
— Савельич, что ли? — спросил с надеждой Вра, — надеясь успокоить, расстроенную появлением Котовского в зеленом виде Кали.
— Ну, если я ничего другого не достойна — пусть будет Савельич.
Но с условием! — ее прекрасно-сексуальное лицо приняло гневное выражение: — Чтобы тулуп был не заячий, а из норки. Протрубили, как говорится, трубачи тревогу. Но тулупы были большей часть из овчины.
— Нет, нет и нет, — шептала дама, — только не этих, даже не знаю, кто это был раньше: коза, баран или свинья. — Наконец появился парень в тулупе из телятины, или, как он сказал:
— Чистый пыжик. Она вздохнула и только спросила:
— У нас на кол уже не сажают? И тогда появился парень с легкой на вид накидкой через руку.
— Это мне? — спросила Кали, и поняла, что не чувствует даже веса этой шубы.
— Вы будете моим секретарем, но сначала ответьте на два вопроса отрицательно.
— А именно? — тут же влез Котовский, как будто это он и принес эту волшебную шубу.
— Я не тебя спрашиваю, иди сначала умойся, — и она засмеялась так, что другие вынуждены были заржать, как застоявшиеся лошади.
Котовский остался, ибо возразил:
— Не так-то это просто сделать, милая. — Милая про себя, чтобы она не расслышала, но высокопоставленная дама догадалась, поэтому попросила повторить.
— Что?
— Я говорю: рипит ит, плииз.
— Я не сказал ничего плохого, — ответил Котовский.
— Тогда чего ты боишься?
— Боюсь? Да, я боюсь! — воскликнул артист, ибо он рявкнул так, что все вспомнили не Гришку Отрепьева, вынужденного принять вызов судьбы после объяснения ей в любви на коленях и на польском языке, а:
— А любителя трюфелей — конфет, а не грибов — итальяно Сальери.
— В каком смысле? — не поняла Кали, — завидуешь ему? — она махнула рукой в сторону будущего дворецкого Савельича. И тут Врангель крикнул к всеобщему удовольствию:
— Поединок, поединок, поединок!
Глава 35
— Нет, никаких дуэлей в моем присутствии, по крайней мере, не сейчас, ибо я сделаю то, что обещала:
— Пусть отречется два раза. Многие уже забыли от чего, и от чего, но Кали сама решила вспомнить, поэтому повторила:
— Спроси его: а не стукачок ли ты, мил человек? — вякнул ей под руку Котовский, — за что был изгнан с веранды не только до окончания заседания, но, рявкнула Кали:
— До самой бани. — Иди, и не просто иди, а иди сначала за дубовыми вениками, чтобы навсегда отмыть свою чудовищную морду. Обидевшись Котовский покинул зал заседаний.
— Вот теперь точно, — сказала Кали, — из-за этого сукина сына я не помню уже эти две загадки Сфинкса. Тем не менее, спрошу:
— Ты не Талейран?
— Нет.
— Хорошо, и знаешь почему? Я не люблю не то что вранья, но ненавижу лицемерия.
— Я буду всегда говорить правду, и только правду.
— Пока что этого не требуется. Только отрицательные ответы.
— Остался еще один, — напомнил парень. А то можно было подумать:
— Ответы — это не один, а множество. Ну, окей, окей. Парень ожидал:
— А не спросит ли она, что Это — шуба — сделано из тюленя, но она сказала совсем другое:
— Ты не бармен из отеля Риц? Наступило молчание, что можно было услышать — если специально постараться, как булькает разбавленный спирт в горле Леньки Пантелеева, который первым — несмотря на усиленные передачи броневика — добрался до цистерны.
— Почему разбавленный?
— Чтобы растянуть удовольствие, — таков был хитрый план Колчака, — иначе, — как он сказал Нике Ович, — вразумить пьяных уже не удастся.
Далее, ответ Вилли Фрая.
— Их бин, — начал парень, но Кали его прервала:
— Вот только не надо выдавать себя за Распутина, я отлично представляю себе этого оборванца с кедровой шишкой вместо магического треугольника.
— Я…
— Если бы здесь был Котовский, он бы ответил вам, что такое я по отношению к единственному — известному нам — случаю прилету инопланетян именно в это место, — сказал парень.