Альфа и Омега. Книга 3
Шрифт:
Он продолжал говорить, а я, слушая его, не могла поверить, что это — мой Йон. Когда мы только встретились, он не выдерживал даже упоминания о своей семье или того, что с ним произошло в детстве. А сейчас в его голосе я не слышала той отчаянной, сбивающей с ног боли, которая прежде вибрирующим звоном передавалась мне от любой его мысли о том времени. Сейчас все, что выдавало его напряжение, это то, с какой силой он сжимал мою руку, и я на всякий случай накрыла ее свободной ладонью сверху, чтобы он точно чувствовал, что не один и что я рядом.
— …Мой отец, благодаря своим связям, помог нам избежать наказания после того, как Сэм получил по заслугам, — наконец закончил Йон. — Оправдываться мне не в чем.
Я могла ему только мысленно поаплодировать — не сказав ни слова лжи, он тем не менее сумел талантливо обойти самые острые углы правды и оставить в рукаве пару козырей. Ни слова о Дани Боро или нашей с ним связи, ни слова о том, как изменились наш с Йоном собственный статус и материальное положение за последние несколько недель. Я убеждала себя, что в данном случае это не так уж важно, но почти уверена, что мой альфа умолчал об этом сознательно. Впрочем, и той части истории, которую он раскрыл собравшимся, оказалось достаточно, чтобы произвести на них неизгладимое впечатление. Даже взгляд Гвин как будто немного изменился, словно она вдруг увидела в Йоне не просто зазнавшегося юнца, которому не терпелось ввязаться в драку и утвердить свое альфье превосходство, но личность с историей и собственным прошлым.
— Церковь нам не друзья, — подтвердила я. — Я не удивлюсь, если они до сих пор нас ищут.
— Да, одним из предвыборных обещаний нового Иерарха было решить проблему с нашим вырождением как расы, — кивнул Йон. — И для этого они как раз собираются использовать носителей.
— Я слышала об этом, — помолчав, признала Гвин и задумчиво опустила взгляд на карту у себя на столе. — Еще одна причина, почему вам обоим было бы безопаснее остаться здесь.
Я выдохнула, уловив благоприятную перемену как в ее риторике, так и в интонациях. Остальные присутствующие тоже, кажется, теперь смотрели на нас с Йоном иначе — что и неудивительно. История его жизни, особенно рассказанная с такой безжалостной к самому себе искренностью, могла тронуть даже каменное сердце. И пусть, вероятно, не все здесь одобряли его методы и его действия, никто здесь больше не видел в нас с альфой угрозу для Общества. По крайней мере, мне очень хотелось в это верить.
— Значит, мы… можем уйти? — робко спросила я.
— Я это не одобряю, — покачала головой Гвин. — И я все еще не уверена, что готова вам доверять. Но если вы оба настаиваете…
— Настаиваем, — тут же подтвердил Йон.
— Тогда у меня есть два условия. — Она снова посмотрела ему в глаза, и я в который уже раз подумала о том, что, не знай я по запаху, что она омега, почти наверняка бы приняла главу Общества за альфу. Я чувствовала, что за этим что-то кроется — за ее лишенным эмоций лицом-маской, за самим этим запахом, пропитанным гниющей сладостью кладбищенских цветов, за ее жестким характером и непримиримой ненавистью к Церкви. В конце концов, мне не единожды доводилось встречаться и общаться с теми, кто-то в прошлом потерял нечто важное.
— Я слушаю, — подтвердил мой альфа.
— Во-первых, я хочу, чтобы твой отец, раз у него есть такие невероятные связи в верхах Церкви, разузнал все, что им сейчас известно об Обществе. Знают ли они о нашем убежище и планируют ли что-то предпринимать. Ведь, как говорится, новая метла всегда по-новому метет: даже если при старом Иерархе мы их особо не интересовали, то с приходом нового это может измениться, так? Мы должны быть к этому готовы.
— Я узнаю все, что смогу, — согласился Йон. — Но как мне потом…
— А вот и второе условие, — перебила его Гвин. — Меркурио пойдет с вами.
Взгляды всех присутствующих, как по мановению волшебной палочки, обратились к парню, и тот, явно растерявшись от такого неожиданного поворота событий, искренне возмутился:
— Кто, я? А чего сразу я?
— Кто тут громче всех кричал о том, что нам нужно пойти им навстречу и не перегибать палку? — прохладно и вместе с тем самую малость издевательски уточнила глава Общества, пожав плечами. — К тому же ты уже засиделся под землей, пора тебе немного проветриться.
— Хочешь, чтобы я за ними следил, да? — уточнил Меркурио.
— Следил и отчитывался, — кивнула та. — И все, что они решат учудить там наверху, будет на твоей совести. Так что, на твоем месте, я бы вставила магазин на место и держала ушки на макушке.
— Да ну нормально же сидели, чего началось-то, — уныло протянул парень, однако не было похоже, что он собирается всерьез оспаривать решение начальства. Которое, кажется, в целом устроило и остальных собравшихся. Конечно, для вида старшее поколение еще какое-то время попрепиралось с Гвин, настаивая, что верить нам опасно, а она в ответ говорила, что держать нас тут силой нет смысла. К этому моменту мы с Йоном, поняв, что угроза стать пленниками подземелья миновала, тоже расслабились и успокоились, и я даже позволила себе повнимательнее приглядеться к собравшимся и поразмышлять на отвлеченные темы.
Если у каждой пары носителей рождался только один детеныш, который, вырастая, уходил наверх и приводил с собой свою вторую половинку, значит общее количество местных жителей всегда было относительно стабильным. Одно поколение сменяло другое, комнаты пустели и наполнялись заново. Но с другой стороны — девятнадцать лет это достаточно зрелый возраст. В том плане, что влюбляться подростки начинают куда раньше, особенно с их-то буйством гормонов и феромонов. Неужели никто здесь не влюблялся «не в тех» до того, как приходило время уходить наверх? И если так, то… что тогда? Или у таких, как мы, все работало немного иначе? К сожалению, опыта общения с носителями у меня пока было немного, так что я могла судить лишь по самой себе. Да, я влюблялась и в школе, и в университете, я даже была замужем, если на то пошло. И, если быть откровенной, до встречи с Йоном мне казалось, что это — и есть любовь. Скажи мне кто в то время, когда я страдала по симпатичному мальчику-старшекурснику, что мои чувства к нему не имеют подлинной ценности и я пока просто не встретила Того Самого, я бы, наверное, посчитала это издевательством или обесцениванием этих самых чувств. И даже если с детства тебя воспитывают с идеей, что твоя вторая половинка где-то там, наверху — а, может быть, особенно в пику такому воспитанию, — разве не возникнет соблазна и навязчивой идеи доказать, что только ты сам хозяин своей судьбы? Нам с Йоном не было известно о существовании друг друга, мы просто встретились и полюбили друг друга, потому что не могли не полюбить. Но вот если бы я с самого начала знала, что мне следует ждать его — ждать долгих три десятка лет, — не свело бы это ожидание меня с ума? И не возненавидела бы я этого «предназначенного возлюбленного» просто за то, что он существует где-то отдельно от меня, но при этом так однозначно и категорично влияет на всю мою жизнь, определяя направление ее течения?
Я подумала о Франко Сильва, мальчике, который заправлял местной детской бандой. У него были такие не по возрасту умные и серьезные глаза, и в том, как он смотрел на меня, мне почудилось нечто гораздо большее, чем то, что он смог сказать вслух. Я видела в его глазах вопросы — бесчисленные вопросы, которые он мог адресовать только тому, кто жил в незнакомом ему мире на поверхности. Чего он, конечно, знать не мог, так это того, что, вырастая, мы не получаем все эти ответы автоматически. И у меня самой вопросов до сих пор было куда больше.
— А как вы обычно отсюда выбираетесь? — поинтересовался Йон, когда спустя полчаса после окончания собрания мы вместе с Меркурио, который до этого ненадолго отлучился, чтобы собрать вещи и попрощаться с Лотос, снова углубились в лабиринт подземных переходов. — Я так понял, что фонтан это… не парадный вход.
— Вообще ни разу, — подтвердил наш новый друг. — Здесь есть несколько входов и выходов — на случай, если какие-то окажутся недоступны. Но чаще всего мы пользуемся тем, к которому я веду вас сейчас. По нему поднимаются все курьеры.